Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

Андрей послушно поднялся. Сергей Серафимович взял его за руку и провел его указательным пальцем по раме. В одном месте палец ощутил выпуклость. Сергей Серафимович нажал на эту выпуклость пальцем Андрея. Неожиданно картина сдвинулась с места и с помощью какого-то скрытого механизма откинулась, словно дверца шкафа. За картиной образовался серый стальной сейф.

— Возьми ключи, — сказал Сергей Серафимович. — Сначала маленький. Вставь в верхнюю скважину и поверни три раза против часовой стрелки.

Андрей подчинился. Ключ двигался легко и послушно.

— Обедать пойдете? — спросила Глаша, без стука войдя в кабинет.

— Через десять минут, — сказал отчим.

Андрей отметил, что отчима не смутил приход служанки.

— Теперь поверни ручку сейфа вправо. Два раза.

Дверца сейфа, тяжелая и толстая, беззвучно отворилась.

Внутри лежали бумаги: две или три связанные шнурками кожаные тетради, синий пакет и несколько конвертов.

Сергей Серафимович вынул один из конвертов и показал Андрею. На конверте было написано:

Андрею Берестову

Вскрыть в случае моей смерти или исчезновения.

Это была странная надпись. Она звучала словно из настоящего романа, ее последнее слово могло встретиться у Коллинза или Буссенара. Но Андрей ничего не сказал.

Сергей Серафимович положил конверт на место. Затем вытащил с нижней полки толстый синий, запечатанный сургучом пакет.

— Здесь, — сказал он, — шестьдесят тысяч долларов. Я полагаю, что эта валюта имеет больше шансов пережить любую войну, нежели европейская. Здесь же акции швейцарской часовой фирмы «Лонжин». Наверное, и их не коснутся грядущие трагедии. Хотя кто знает… Что касается писем и бумаг, то ты имеешь право прочесть их, но никому, ни при каких обстоятельствах не должен их показывать. Впрочем, если у меня будет время и возможности, я постараюсь их уничтожить.

Сергей Серафимович поглядел на оторопевшего Андрея и улыбнулся, как всегда холодно, одними губами:

— Их давно надо было уничтожить — всего с собой не возьмешь. Я слишком здесь зажился.

С этими словами он закрыл сейф, взял у Андрея ключи, запер его и вернул портрет на место. Молодой офицер глядел на Андрея строго, даже сурово.

— Ты все запомнил? — спросил отчим.

— Да. — Андрей чувствовал себя неловко.

Он был бы рад уйти. Но нельзя. Чтобы отвлечься от странных поступков отчима, он подмигнул портрету. Портрет, по семейному преданию, изображал прадеда Сергея Серафимовича. «А может, это я сам», — шутил отчим, если кто-нибудь из гостей обращал внимание на сходство офицера и отчима.

— Перейдем ко второму действию семейной мелодрамы, — сказал отчим. Он пересек кабинет и у самого книжного шкафа резким движением откинул угол ковра. Затем присел на корточки.

Паркет под ковром был точно таким же, как и на открытых участках пола. Он был набран квадратами из светлых и темных планок.

— От ножки шкафа, — сказал Сергей Серафимович, ведя указательным пальцем по паркету, — третий квадрат.

Он показал на темный квадрат со стороной примерно в пядь, который ничем не отличался от соседних. Затем раскрыл прикрепленный к цепочке с часами перочинный ножик и, подцепив лезвием, приподнял одну из планок. Под паркетом обнаружилось углубление, дно которого представляло собой металлическую пластину.

— Для этого у тебя есть второй ключ, — сказал Сергей Серафимович. — Открывай.

Андрей присел рядом с отчимом и вставил ключ в отверстие в пластине.

— По часовой стрелке, — сказал Сергей Серафимович. — Два раза.

Раздался щелчок, и крышка легко открылась, обнаружив внутри такой же металлический ящичек, что лежал в сейфе. Он был набит кожаными коробочками. Сергей Серафимович взял верхнюю и раскрыл ее. В коробочке лежала золотая брошь, усеянная изумрудами.

Храня молчание, отчим открыл поочередно еще несколько коробочек, показав Андрею их содержимое — разного рода драгоценности, из которых Андрею запомнился лишь массивный перстень с опаловой камеей.

Затем он молча сложил все обратно, закрыл шкатулку, восстановил паркет и положил на место ковер. На этот раз он поднимался тяжело, ему пришлось опереться на руку Андрея. Отчим поморщился, недовольный собой, и сказал:

— Прости.

Он перевел дух, затем спрятал ключи в ящик стола, закрыл его и окинул взглядом кабинет, чтобы убедиться, что все стоит на своих местах и не напоминает о происшедших там событиях.

— Перейдем на веранду, — сказал отчим. — Здесь душно.

И тут Андрей понял, что в кабинете и впрямь душно, настолько, что у него вспотела спина и по виску стекла струйка пота.

— Обеда-а-ать! — закричала снизу Глаша, когда они вышли на веранду.

— Три минуты, — откликнулся Сергей Серафимович.

— Вы можете секретничать и за столом!

— За столом не секретничают, — отозвался Сергей Серафимович. В голосе его было облегчение, словно он скинул тяжкую ношу.

Он прошел к столику, разлил остатки шампанского, поднял свой бокал и негромко сказал:

— За удачу.

Андрей выпил с наслаждением и жадностью.

— Глаша знает обо всем, — сказал Сергей Серафимович. — Но ей ничего не нужно.

— Я не претендую! — сказал Андрей. — Мне не нужно чужое имущество. Я не имею на это никакого права.

— Господи, он говорит о правах! — сказал Сергей Серафимович.

— Даю честное благородное слово…

— Оставь, Андрей, — сказал Сергей Серафимович. — Я тебе ничего не дарю, ничего не обещаю. Но, отлично зная тебя и полагая, что ты честный человек, я хочу, чтобы ты понимал, что являешься наследником некоторого состояния, которое ты не промотаешь с гимназистками.

— Сергей Серафимович!

— Дослушай меня! Ты пока ничего не понял. Я утверждаю, на основании моего немалого жизненного опыта, что ближайшие времена для нашей державы будут страшными и трудными. Я должен быть уверенным, что в случае нужды, в случае необходимости, о чем решать тебе, когда меня уже не будет, ты получишь резерв, который поможет тебе выжить.

— Спасибо, — сказал Андрей, борясь с растущим в нем раздражением, причины которого он еще не мог понять, — но я постараюсь сам заработать себе на жизнь.

— Дай Бог, — сухо сказал Сергей Серафимович. — А теперь обедать.

И он первым пошел к двери, словно забыл об Андрее.

Андрей спускался за ним по лестнице, глядя на седой, откинутый назад затылок отчима, и уже понял, чем он так рассержен: столько лет они с тетей жили в бедности, тетя поднимала его, Андрея, в основном на свое скромное жалованье, ибо субсидии от отчима были весьма скудны. Оказывается, тот сидел гобсеком на своих богатствах, вовсе не думая о судьбе пасынка. «Никогда в жизни, — твердил Андрей, — никогда в жизни не трону твоих проклятых побрякушек».