Виктория Гетто - Волк. Юность.

— Как тебя зовут, саури?

Тишина. Потом грудной голос отвечает:

— Откуда ты знаешь наш язык, хомо?

— Вопросы здесь задаю я. Отвечай, самка.

Она прищуривает свои ярко серые глаза, что-то неразборчиво шипит. Что же…

— Вижу, тебе нравится сидеть голодной.

Верчу в руках куриную ножку. Вкусную. Покрытую желтоватым жирком. Саури снова сглатывает слюну, гордо отворачивается. Твои проблемы…

— Мне, вообще-то, всё-равно, как к тебе обращаться. Так что можешь молчать. Но — голодная.

Бросаю мясо обратно на блюдо, затем снова накрываю клетку тканью. Не замёрзнет, и ладно. В шатре тепло. Звоню в колокольчик. Вскоре появляется слуга. Показываю на стол:

— Убрать.

Тот сразу принимается за дело. Потом, словно вспомнив что-то, вздрагивает:

— Сьере граф, а что это за исчадие Нижайшего?

И показывает на покрытую тканью клетку.

— Это не исчадие Нижайшего. Просто несчастная переболела редкой болезнью. Не слышал? Биномом Ньютона.

Слуга отрицательно трясёт головой. Кажется, что та сейчас отлетит. Изо всех сил удерживаясь, чтобы не рассмеяться, выдаю на гора:

— Те, кто заболел и смог выжить, после неё становятся такими — серая кожа, светлые волосы и глаза, острые уши.

Парнишку передёргивает:

— Какой ужас! Сьере граф, а если она больна, то почему вы держите её в клетке, а не лечите?

…Чтобы такого сказать, а? Придумал!..

— Спасаю вас от заражения. Вдруг она плюнет на вас, тогда вы станете такими же. Если, разумеется, выживете.

— Получается, это страшная болезнь, сьере граф?

— Очень страшная. Человек перестаёт делать, что требуется, начинает только думать. Над самыми простыми вещами. А потом из головы у него начинают расти уравнения и квадратные корни.

— Корни?! Квадратные?!!

— Да. Представляешь? Именно, что квадратные. И пока они не отсохнут сами — ты всё думаешь, думаешь, а голова у тебя распухает до такой степени, что становится больше тела. Ну а когда корни созревают и отсыхают, становится вот такой, как у неё. Ушастой.

— Какой ужас…

Бормочет парень и, собрав посуду, торопливо убегает прочь. Я, не выдержав, всё-таки смеюсь, пусть и вполголоса. Подхожу к своей кровати, стаскиваю сапоги, ложусь, накрываясь меховой полостью, поверх одеяла. Раздеваться полностью лень, потому что скоро надо опять подниматься и идти контролировать, как продвигаются дела у сборщиков-поисковиков. Того, что вернувшись, люди разболтают всем о находке, я не боюсь. О том, что это упало с неба, знает лишь Юрика дель Рахи. А она — ещё одна компаньонка моей матушки. Для всех остальных же — остатки строений древних людей. Нормальная легенда. Теперь ещё пойдут страшные рассказы про Бином Ньютона, спящий в развалинах… Снова беззвучно смеюсь, и незаметно для себя засыпаю. Нервы всё-таки не выдержали…

Ближе к вечеру меня бесцеремонно будят. В шатёр вваливается Грам с радостным криком:

— Сьере граф, прокопали!

Пояснений не требуется. После собственных похорон я распорядился выкопать туннель к люку человеческого транспортника, который лежит на боку. И вот теперь я могу попасть внутрь. Как и Малый Лист, транспорт практически развалился на куски. И особой надежды на то, что передатчик уцелел, и я смогу подать сигнал бедствия на Родину, у меня теперь нет. Торопливо вскакиваю с койки, напяливаю на себя сапоги, набрасываю свой любимый, подбитый мехом чёрного волка плащ и выскакиваю на улицу. Снаружи уже сумерки, но это не страшно. Вместе с семенящим сбоку Грамом спешу к раскопу. Яма, прямо скажем так, впечатляет. Осматриваю люк. Нет ни перекосов, ни вмятин. Значит, техника может сработать. Откидываю крошечную панель сбоку входа. Неудобно, потому что она над головой. Ну да справимся. Набираю намертво впечатанную в память комбинацию. Мгновение ожидания, и массивная диафрагма с тихим гулом складывается, уходя в обшивку. Ура! Грам стоит рядом с открытым ртом. Становится чуть светлее — включается автоматика, разгораются лампы освещения. Отлично! Даже не мог мечтать о таком! Реактор, как я вижу, работает. А что сейчас панели тускло светятся, так, простите, четыре года на консервации! Да ещё в вакууме. Минимум, пять суток нужно для выхода на нормальный рабочий режим после такого. Впрочем, время пока терпит, а там всё станет ясно. Но сейчас мне нужно сделать одну вещь. Очень важную и нужную… Легко подтягиваюсь на руках и оказываюсь внутри. Осматриваюсь. Можно пройти внутрь. Правда, придётся карабкаться на четвереньках, но сейчас мне не до сохранения достоинства, и я лезу вверх по лежащему почти под острым углом коридору. Да будет благословенен тот, кто придумал покрытие для космических кораблей! Ноги по нему не заскользят при всём желании, и я поднимаюсь по стене, словно по обычной дороге. Куда сложнее удержать равновесие. Но я справляюсь… Вот и рубка. Увы… В стене зияет рваная пробоина, через которую внутрь летит снег, идущий снаружи. Панель электронного мозга мертва. Причём, необратимо. То ли метеорит, то ли снаряд саури разворотил хрупкую начинку, и всё вокруг блестит крошевом интеллектпанелей… Так что мнемокристалл управления, положенный мной первым перед смертью в подлокотник командирского кресла, бесполезен… Ладно. Сейчас и темно, и уже поздновато. Завтра с утра посмотрю более тщательно. С этой мыслью выхожу прочь. Зайти к себе? Недолго думая, поворачиваю по коридору и пробираюсь к своей каюте. Надо бы захватить кое-что… Вот оно… Открываю двери, влезаю внутрь небольшого помещения. Отпираю дверцу сейфа. Та щёлкает и повисает на петлях, выворачивая содержимое наружу. Не страшно. Разгребаю кучу накладных, которая уже никому не понадобиться. В самом низу — мой офицерский бластер в кобуре и запасные энергокристаллы. Вынимаю оружие на свет, щёлкаю предохранителем. Умеют же у нас в Империи делать вещи! Индикатор заряда весело горит зелёным, показывая, что оружие полностью работоспособно и готово к бою. А ещё — мой меч русского офицера. Ну, господа феодалы… Я вернусь из Рёко и мы побеседуем… Достаю из своего шкафа небольшой плоский чемоданчик. Там моя коллекция древней музыки и проигрыватель. Заодно прихватываю аптечку, валяющуюся у переборки. Она мне очень пригодится в походе. Да и сейчас… В шатре, в клетке сидит раненая саури. Не местной же медициной лечить её, в конце концов?.. Спрыгиваю на землю, Грам смотрит на меня, на вещи в моих руках.

— Охранять проход, никого не пускать внутрь. Отвечаешь головой.

— Да, сьере граф!

Он отдаёт мне салют, ударив себя в грудь кулаком. Я научил. На имперский манер. Удовлетворённо улыбаюсь, но, тем не менее, снова закрываю диафрагму. Впрочем, смысла в этом нет. Практически весь корпус, кроме машинного отделения и грузового отсека, обвалился по каркасу внутрь. А те два отсека уцелели, потому, что как общепринято в Империи, изготавливаются из броневого сплава. На весь корабль такой материал использовать слишком дорого, а вот на эти отсеки можно и нужно. Почему защиается двигатель, думаю, объяснять не требуется. Ну а грузовой отсек — грузы бывают разные: и ширпотреб для армейских лавок, и боеприпасы, и топливо. Теперь можно вернуться назад, в шатёр… Мы идём обратно, и я смотрю, что творится вокруг. Народ работает на совесть — снег почти везде убран, видна даже трава, чуть пожухлая, но всё ещё зелёная. Кони согнаны в табун, люди машут лопатами, просеивая собранные снег через сита. Видны две большие кучи. Такими темпами завтра уже будет всё закончено. Это хорошо. Даже очень хорошо!.. Возле шатра меня встречает озабоченная чем-то Юрика. Слегка кланяется: