Эдмонд Гамильтон - В стране приключений.Вып.1

— Как было в случае со скрипкой, которая своим звучанием разбила хрустальный бокал, — сказал я.

Он нервно улыбнулся мне.

— Вот именно. Это классический пример. Вижу, вы слышали о нем.

— Кто же о нем не слышал, — ответил я.

— А теперь послушайте меня внимательно, — сказал Бельзен. — Единственное, что вам нужно будет сделать — это нажать на включатель — и лента начнет крутиться. Этой ручкой регулируется интенсивность — она установлена на максимум. Мы откроем дверь, подхватим машину — вы с той стороны, а я с этой — и постараемся пробежать с ней как можно дальше, потому что чем ближе мы будем к жукам, тем лучше.

Но не нужно подбегать к ним слишком близко, — предостерег я его. — Они только что убили собаку. Прошили ее насквозь и полетели дальше. Это прямо-таки живые пули.

— Я подозревал, что так оно и есть, — и он, рванув дверь, крикнул: — Пошли!

Машина была очень тяжелой, но мы подхватили ее и выскочили на дорожку, ведущую от дома на улицу. Ноги наши подгибались, но сила инерции сделала свое: мы смогли дотащить аппарат до тротуара и только там опустили на землю.

Я взглянул на свой дом. Воздушный заслон, как и раньше, кружил над ним, поблескивая золотом в лучах заходящего солнца.

— Может, поднесем ее еще немного поближе, — отдышавшись сказал Бельзен.

Я хотел наклониться, чтобы снова подхватить машину, и в это мгновение увидел, что воздушный патруль перегруппируется.

— Берегитесь! — крикнул я.

Жуки мчались к нам.

— Да включайте же ее! Включайте! — уже не кричал, а вопил я не своим голосом.

Но Бельзен стоял, уставившись на жуков, оцепеневший, немой, неподвижный.

Я кинулся к машине, нашел включатель, нажал на него, а потом бросился на землю, припал к ней, съежился, желая только одного — сделаться маленьким, незаметным…

Машина не издавала ни звука, я знал, что она и не должна издавать их, и все же мой мозг сверлил вопрос: почему я ее не слышу? А что, если порвалась перфолента, а что, если что-то испортилось?..

Краем глаза я видел, как жуки стрелой летят на нас; на миг мне показалось, что они замерли, зависли в воздухе, словно что-то остановило их, но я сразу же понял, что ошибаюсь, что это мне кажется от страха. Я был здорово напуган, но все же не так, как Бельзен. Он все еще стоял столбом, словно прирос к месту, и смотрел на приближающуюся смерть с выражением безграничного изумления на лице.

Жуки были уже над нами. Они подлетели так близко, что я различал каждого из них как танцующую золотую точку на фоне вечернего неба. И вдруг каждая точка превратилась в клубок золотистой пыли, и рой исчез…

Я медленно поднялся на ноги и отряхнулся.

— Очнитесь, — сказал я Бельзену и потряс его за плечо.

— Расчет был правильный, — сказал он каким-то бесцветным голосом. — Я знал, что не ошибусь.

— Я это видел, — ответил я. — Теперь вы — герой дня.

И эти слова прозвучали у меня почему-то горько — сам не знаю, почему.

Он все еще стоял неподвижно, и я оставил его и медленно пошел через улицу.

«Ну, вот мы и сделали это, — сказал я себе. — Правильно или нет, но мы это сделали. К нам прибыли первые существа из космоса, и мы превратили их в пыль. Неужели такая же судьба встретит и нас, когда мы будем прокладывать себе путь в космос, к звездам? Неужели и по отношению к нам будет проявлено так мало терпения, так мало желания найти общий язык? И неужели мы будем действовать так же заносчиво, как действовали золотые жуки?»

Странно, что эти мысли лезут в голову именно тебе, подумал я. Разве не твой дом разрушили жуки?

Впрочем, подожди, — может статься, что они не причинили тебе вреда ни на один цент. Наоборот, может быть, принесли тебе богатство. Вспомни про агат!

Я глянул на свой сад — но камня там не было.

Я бросился бежать, всхлипывая на ходу, и перед самым садом остановился, как вкопанный; на том месте, где лежал агат, теперь высилась аккуратная кучка песка.

Да, я выпустил из виду одно обстоятельство: что агат, тоже, как и жуки, состоит из кристаллов.

Я обернулся и посмотрел назад, через улицу. Меня прямо трясло от ярости.

— Ах, чтоб этому Бельзену, — думал я, — чтоб этому Бельзену, вместе с его звуковым пулеметом!

Но тут я замер. Замер, потому что понял — к нему теперь не подступиться. Ведь Бельзен отныне герой! Он стал человеком, который спас Землю от пришельцев из космоса.

…Каждое утро в шестом часу он включает свой оркестр, и во всей округе не найдется человека, который осмелился бы высказать ему протест по этому поводу.

Послушайте, кто из вас скажет мне, сколько стоит звукоизоляция целого дома?

Луммокс был в унынии. К тому же, он хотел есть. Это было его нормальным состоянием; такое существо, как Луммокс, всегда было готово слегка закусить — даже после плотного обеда. Уныние было свойственно ему куда меньше и проистекало лишь оттого, что его закадычный друг и ближайший товарищ Джон Томас Стюарт не показывался уже целый день, куда-то исчезнув со своей подружкой Бетти.

Один день без Джона Томаса — это еще куда ни шло. Луммокс глубоко вздохнул. Он понимал, в чем дело. Джон Томас вырос. Он уже достиг такого возраста, когда будет проводить все больше и больше времени с Бетти или с какой-нибудь другой девушкой и все меньше и меньше с ним, Луммоксом. Затем наступит такой долгий период, когда Джон Томас практически не будет уделять времени Луммоксу, но затем появится новый Джон Томас, который подрастет и с ним станет интересно играть.

Опыт научил Луммокса, что от этого неизбежного круговорота вещей никуда не деться. Тем не менее ближайшее будущее представлялось ему мучительно тоскливым. В апатии он бродил по заднему двору Стюартов и поисках то ли кузнечика, то ли малиновки — словом, любого, с кем можно было бы пообщаться. Наткнувшись на муравейник, он уставился на него. Похоже, что муравьи куда-то переселялись: бесконечная вереница насекомых тащила белые личинки, а навстречу спешила за новым грузом толпа муравьев. Так он убил полчаса.

Устав от лицезрения муравьев, Луммокс побрел к своему обиталищу. Его семифутовые лапы раздавили муравейник, но этот факт не привлек внимания Луммокса. Его собственный дом был достаточно велик, располагался в конце ряда постепенно увеличивающихся помещений: первое из них могло вместить разве что крохотную собачку чихуахуа.

На крыше дома сохли шесть охапок сена. Луммокс выдернул несколько соломинок и стал лениво жевать их. От второй порции он отказался, потому что первая — это было все, что, как он прикинул, можно стащить не будучи замеченным. Он мог, не моргнув глазом, сжевать целую охапку — но его останавливало сознание, что Джон Томас будет ругать его и даже, может быть, целую неделю, а то и больше, не будет чесать его граблями. По правилам дома, Луммокс не должен был есть ничего, кроме того, что ему дает хозяин, и обычно Луммокс подчинялся этому закону, потому что терпеть не мог ссориться, а когда его ругали, чувствовал себя просто ужасно. Да и, кроме того, он вообще не хотел сена. Он ел его вчера вечером, будет есть сегодня и, скорее всего, завтра. Луммоксу хотелось пожевать что-нибудь более весомое, которое бы вкусно пахло. Он прошелся вдоль низкой загородки, которая отделяла несколько акров заднего двора от садика миссис Стюарт, положил голову на штакетник и с вожделением посмотрел на розы миссис Стюарт. Загородка была лишь символом, определяющим линию, за которую он не должен был заходить. Как-то, несколько лет назад, он пересек ее и попробовал несколько роз… просто так, для аппетита, но миссис Стюарт подняла такой крик, что он не хотел даже и думать о повторении попытки. Содрогнувшись при этих воспоминаниях, Луммокс поспешно отвернулся от загородки.