Сергей Галихин - Русская фантастика 2009

— У человека есть свобода воли! — стоял на своем Колесов. — Не может какой-то там вирус…

— Почему нет, собственно? — пожал плечами Арнольд. — Тебя же не удивляет, что поведение человека радикально меняет, например, вирус бешенства? Да что там вирус — есть масса куда более простых химических соединений, способных кардинально влиять на психику.

Начиная с банального этилового спирта. Два атома углерода, шесть водорода, один кислорода — и во что превращается наш царь зверей со своей сотней миллиардов нейронов?

— Если я захочу остаться дома, то никуда не поеду. И никакой вирус меня не заставит!

— Угу. Ключевое понятие тут — если захочешь. Но ты не захочешь, в том-то и дело. Как не хотели и не хотят миллионы других. А потом, конечно, начинается рационализация. Придумывание всех упомянутых тобой причин. Человек будет искренне верить, что отправляется добывать неведомое богатство в неизвестных краях. Или освобождать Гроб Господень. Или завоевывать славу для своего отечества. Или нести свет истины погрязшим во зле народам. Или — как ты там говорил? — преодолевать себя и даже, что самое забавное, наслаждаться подлинной свободой… В общем, разные люди и народы отрабатывают задачу по-разному. Взять, например, арабов и евреев. Если первые пошли по традиционному пути войны и агрессии, то вторые избрали более хитрую стратегию, распространяясь по миру не как завоеватели, а как жертвы изгнания — что оказалось в итоге более эффективным. Если бы вирус мог испытывать эмоции, он бы, полагаю, гордился такими хорошими слугами… Сам он, разумеется, обеспечить ту или иную стратегию не в состоянии. Он просто ставит задачу, а уж человек находит способы ее решить.

— По-твоему выходит, что этот вирус уже должен был перезаразить весь мир, — заметил я.

— Так и есть. Те сообщества, которые пережили эпохи географических открытий, колониальных империй и мировых войн, уж точно не ушли от глобализации. Конечно, я не мог провести анализ всех этносоциальных групп на планете… у моей конторы довольно широкие возможности, но все же не настолько… но могу предположить с вероятностью, близкой к единице, что к настоящему времени вирус Одиссея встроен в ДНК всего человечества.

Кроме, может быть, каких-то изолированных племен в самых труднодоступных местах. Но это, разумеется, не значит, что он остановится. Он слишком примитивен, чтобы счесть задачу выполненной. Более того, как я сказал, в прошлом уже появлялись новые его штаммы, и, очевидно, это происходит и сейчас. Они будут конкурировать между собой — недаром миграционные потоки по всему миру растут…

— Тем не менее толп новых Македонских мы не наблюдаем, — перебил я; мне показалось, что я наконец нащупал слабое место в его теории.

Но Арнольд оставался невозмутим:

— Внутривидовое генетическое разнообразие homo sapiens достаточно велико. Хорошо известно, что разные люди — и целые этносы — по-разному восприимчивы к одним и тем же болезням, и вирус Одиссея тут, разумеется, не исключение. В частности, обладатели некоторых гаплогрупп, характерных для народов Дальнего Востока, действительно менее подвержены его действию. И в этом наше счастье — представьте себе, что китайцы отреагировали бы на заражение так же, как в свое время македонцы… Кроме того, вирус гораздо слабее действует на женщин. Ну и, наконец, есть определенное сочетание генов, против которого он вообще бессилен. То есть носителем такой человек, конечно, будет, но больным — никогда.

— Больным? — вскинулся Игорь. — Ты называешь это болезнью?

— А чем же еще? — пожал плечами Арнольд. — Болезнь — это, знаешь ли, не обязательно жар и головная боль. Кстати, жар как раз означает, что организм с болезнью борется. Хуже, когда его нет.

— И что, по-твоему — если я наглотаюсь антибиотиков, у меня пропадет желание путешествовать?

— Нет, — спокойно ответил Арнольд, — потому что антибиотики эффективны против бактериальных, а не вирусных инфекций. С вирусами вообще очень трудно бороться. Но можно. Собственно, надежные способы появились только с развитием генной инженерии.

— Ты хочешь сказать, что знаешь способ уничтожить вирус Одиссея? — спросила Светлана.

— Нет. Не уничтожить. Нейтрализовать. Как я только что сказал, есть определенная генная комбинация, делающая вирус неактивным. Она может быть внедрена любому человеку без каких-либо негативных последствий.

— Если люди захотят лечиться, — заметил Игорь. — Впрочем, я бы, пожалуй, попробовал — просто чтобы доказать тебе, что вся эта твоя теория — вздор. Я люблю путешествовать сам но себе, а не из-за какой-то там закорючки, видимой только под электронным микроскопом.

— Всегда-всегда любишь? — в традиционно ровном тоне Арнольда обозначился намек на иронию. — Вот прямо сейчас готов встать из-за стола и ехать в новую экспедицию?

Ирина бросила на него неприязненный взгляд.

— Ну… не прямо сейчас, конечно, — пробурчал Колесов. — Я же только что вернулся, надо же, в конце концов, отдохнуть…

— А когда? — не отставал Арнольд. — Завтра? Через неделю? Через месяц?

— Ну не знаю… как-то не думал пока об этом…

— Вот как? Знаменитый путешественник Колесов, заявлявший в интервью, что у него в голове всегда роятся идеи будущих экспедиций на много лет вперед, вдруг, оказывается, перестал думать об этом? Более того, сами разговоры о его последнем плавании его «достали»?

— Слушай, чего ты к нему пристал? — не выдержала Ирина. — Это тебе никто не нужен, кроме твоих пробирок, а у некоторых, между прочим, семья есть… И не «последнем» плавании, а «крайнем», сколько раз просила…

— Думаю, что последнем, — возразил Арнольд вместо обычных в таких случаях фраз о вреде суеверий. — Мой метод работает.

— Что?! — вскинулся Игорь.

— А что? Ты же сам сказал, что хотел бы попробовать. Вот ты и пробуешь. Как видим, вполне успешно.

— Ты… ты напичкал меня…

— Не только тебя, если тебя это утешит. Но я не понимаю, что тебе не нравится. Ты утверждаешь…

— Я не подопытная свинка!

— Разумеется. Но ты утверждаешь, что вирус Одиссея не оказывает на тебя никакого воздействия. Значит, его дезактивация ничего не изменила. Если же прав я, то я избавил тебя от действия паразита, влиявшего на твою свободу воли. В любом случае не вижу, что здесь плохого.

— Ты должен был спросить…

— Погоди, Игорь, — перебил я. — Что значит «не только тебя», Арнольд? Кого еще ты записал в подопытные?!

— Не в подопытные. В исцеленные, — произнес Арнольд тоном терпеливого учителя. — На Земле почти восемь миллиардов инфицированных, и спрашивать у них всех согласия нет ни времени, ни, главное, смысла. Нелепо спрашивать больного, хочет ли он вылечиться, когда его сознание находится под контролем той самой болезни, от которой ты хочешь его избавить.