Хол Клемент - Ледяной ад (сборник)

К тому времени, когда обломок наконец утвердился на дне, остановилась и моя капсула. Я почувствовал, как она ударилась обо что-то твердое — я мог бы поспорить, что о скалу, и выиграл бы. Затем капсула покатилась — очень, очень медленно — по направлению к свету. Я не мог четко видеть поверхность, на которой находился, но было ясно, что это твердый склон, по которому в течение двух-трех минут я прикачусь к обломку, если срочно не предприму какие-либо меры. К счастью, кое-что я в силах был сделать.

Капсула была снабжена опорами — мы называли их ногами, — шестифутовыми телескопическими стержнями из металла, которые выбрасывались при помощи пружин и втягивались обратно соленоидами. Я выбросил четыре ноги в направлениях, которые считал подходящими для данной ситуации. Качение прекратилось, и впервые у меня появилась неподвижная наблюдательная платформа. Естественно, я сосредоточился на области, доступной для обозрения.

Теперь я находился ниже уровня таинственных светильников. Казалось, они были подвешены к линиям передач на расстоянии ярдов двадцати друг от друга, с такими же промежутками между линиями. С моей стороны это было только предположение, потому что никаких подпорок или поддержек я не разглядел. Эта догадка возникла из-за регулярности расположения ламп. Хотя то обстоятельство, что обломок упал как раз на линию между двумя лампами и не потревожил их, скорее свидетельствовал против моей гипотезы. Я не слишком удивился тому, что на освещенной поверхности ничего не росло и не перемещалось, хотя, конечно, для меня не явилось бы неожиданностью, если бы я, напротив, заметил вокруг какие-либо следы или норы.

По меньшей мере, я не удивился бы им, если бы не видел приземления обломка «Пагноуз». Это зрелище совершенно ясно показало, что поверхность, которую я видел перед собой, морским дном не является. Она была скорее похожа на резиновую пленку, натянутую наподобие палаточной крыши над всем, что находилось футов на десять ниже меня по склону. Обломок прогнул ее, но не проткнул, а крыша оказалась достаточно прочной для того, чтобы удерживать сравнительно небольшой вес металла и пластика.

Из этого можно извлечь пользу, подумал я. Я не имел ни малейшего понятия, зачем нужно было тому, кто находится под этой удивительной крышей, освещать наружное пространство, но если только ткань не была совершенно непрозрачной, они не могли не заметить тень от обломка и образовавшийся прогиб. Значит, люди выйдут, чтобы выяснить причину, и я смогу их видеть, не зажигая света и не выдавая своего местоположения. Мне нужно было только увидеть человеческие существа, нелегально находящиеся на дне Тихого океана, и приблизительно оценить энергетические растраты, которые я уже начал подсчитывать в уме. Большего для моего доклада не требовалось; а уж после него сюда будет направлена крупная контрольная экспедиция которая и довершит все остальное. Никто не ждет от меня, что я арестую группу людей, достаточно большую для того, чтобы построить такое сооружение, да и мои амбиции не простирались так далеко. Мягко выражаясь, капсула недостаточно маневренна для того, чтобы послужить полицейской машиной; я не мог арестовать даже проплывающую мимо креветку. Все, что мне было нужно, — это хорошенько рассмотреть рабочую субмарину, или глубоководный костюм, или хотя бы робота с дистанционным управлением — любое оборудование, говорящее о том, что в данном месте производятся какие-то работы — один трезвый детальный осмотр, и я готов был сбрасывать балласт.

Разумеется, я не стал бы делать это слишком поспешно по двум немаловажным причинам. Оператор сонара вполне мог не обратить внимания на тонущий предмет, приняв его за обломок кораблекрушения или даже за мертвого кита, но он не может относиться с таким же пренебрежением к объекту всплывающему. Мне придется потратить некоторое время на то, чтобы оценить степень опасности. То, что до сих пор я не заметил никаких признаков сонирования, было, конечно, прекрасно, но это ни о чем не говорило.

Была и другая причина воздержаться от чрезмерной спешки, но в то время я о ней не знал и узнал лишь спустя несколько часов.

У меня нет привычки все время поглядывать на часы. Я знал, что у меня еще большой запас времени для работы в капсуле, и не очень беспокоился о том, сколько его уже прошло. Когда, наконец, дала о себе знать вторая причина, я не удосужился посмотреть на часы, а потом в течение многих часов мне было вообще недосуг вспоминать о таких вещах, как время. Я говорю это потому, что не могу точно сказать, как долго я проторчал в капсуле, ожидая, пока что-нибудь произойдет. Могу только гарантировать, что я просидел там несколько часов — время, достаточное для того, чтобы успеть заскучать, отсидеть ногу, испытать раздражение и почти увериться в мысли, что под крышей поблизости никого нет. Предположение о том, что может найтись субъект, которому просто наплевать, когда обломки валятся ему на голову, не стоило даже и рассматривать; если хоть один человек заметил обломок, то он наверняка что-либо предпримет по этому поводу.

И все же пока никто ничего не предпринимал, и поэтому вокруг никого не было видно. И если никого не было под тканью, я вполне мог бы посмотреть на нее поближе. А может быть, даже заглянуть внутрь.

Опасные мысли, приятель. Не позволяй всем этим растранжиренным киловаттам ударять тебе в голову. Ты только глаз — отвлеченный наблюдатель; если ты не вернешься обратно с информацией, то какие бы геройские подвиги ты ни совершил, все будет проделано впустую, а «пустые траты» — термин в Совете такой же ругательный, как и «профанация».

Хотя все же это было бы соблазнительно. Никакого движения — никаких признаков присутствия человека, если не считать огней и самой палаточной крыши, а также почти никаких следов любого другого вида жизни. Никаких звуков. Никакого сигнала от датчика облучения на сонарных частотах. Почему бы мне осторожно не подкатиться к краю ткани и не изучить ее поближе?

Лучший ответ на этот вопрос, разумеется, состоял в том, что так стал бы действовать только полоумный идиот. Однако по мере того, как шло время, мне пару раз приходило в голову, что мое бесполезное сидение здесь тоже не является актом проявления человеческого разумения. Если уж я собираюсь действовать как дурак, то почему бы мне действительно не сделаться дураком? Не знаю, откуда берутся такие мысли; может, мне действительно стоит проконсультироваться с психиатром.

Не знаю, насколько я был близок к тому, чтобы поддаться этому порыву. Я знаю только, что раза три я чуть-чуть не втянул опоры, но все три раза так и не решился это сделать.

Первый раз меня остановило какое-то движение — оказалось, что это акула приличных размеров. Это было первое крупное живое существо, которое я видел с тех пор, как достиг дна; на некоторое время мои мысли отвлеклись. Следующие два раза, когда я собирался было начать движение, меня останавливало воспоминание об акуле; она исчезла — так не слышала ли она что-нибудь, чего не мог слышать я, и вдруг это ее отпугнуло? Из внешних датчиков у меня был только детектор сонарных частот, но не было детекторов низких и звуковых частот.