Роберт Янг - У начала времен (сборник)

— Нет, сэр, они были очень добры ко мне. Мне жаль, что пришлось сбежать от них, но только я хотел вернуться в долину.

— Ты тосковал по Норе и Джиму?

Ронни удивился, откуда директор мог знать их имена. — Да, сэр.

— А мисс Смит… по ней ты тосковал тоже?

— О, конечно, сэр!

Он все время чувствовал на себе взгляд директора и тревожно заерзал. Он так устал и надеялся, что директор пригласит его сесть. Но директор не предлагал этого, а огни, казалось, становились все ярче и ярче.

— Так ты влюблен в мисс Смит?

Вопрос заставил Ронни вздрогнуть, не столько из–за неожиданности, сколько от тона, которым он был произнесен. В голосе директора безошибочно угадывалось отвращение. Ронни почувствовал, как сначала шея, а затем и лицо начинают пылать, и ему было очень стыдно взглянуть в глаза директора, несмотря на все старания держать себя в руках. Но самым странным во всем этом было то, что он не мог понять, почему ему было стыдно.

Вопрос прозвучал вновь, отвращение звучало еще сильнее, чем раньше: — Ты влюблен в мисс Смит?

— Да, сэр, — сказал Ронни.

Откуда–то разлилась тишина и заполнила комнату. Ронни опустил глаза, со страхом ожидая следующего вопроса.

Но больше вопросов не последовало, и вскоре он почувствовал, что сзади него открылась дверь, и рядом, возвышаясь над ним, встал надзиратель. Затем он услышал голос директора: — Шестой этаж. Скажите дежурному, пусть применит вариант двадцать четыре.

— Хорошо, сэр, — сказал надзиратель. Он взял Ронни за руку. — Идем, Ронни.

— А куда мы пойдем?

— Ну, назад, в долину, разумеется. Назад, в маленькую красную школу.

Ронни последовал за надзирателем из кабинета, сердце его пело от радости. Все оказалось так просто, даже слишком хорошо, чтобы походить на правду.

Ронни не понял, почему им нужно было непременно воспользоваться лифтом, чтобы попасть в долину. Но, возможно, они отправлялись на крышу здания, где их ждал вертолет, так что он ничего не сказал, пока лифт не остановился на шестом этаже, и они вышли в длинный–предлинный коридор, по сторонам которого рядами тянулись сотни однотипных дверей, так близко расположенных друг к другу, что казалось, будто они почти касаются друг друга.

Затем он сказал: — Но это не похоже на путь в долину, сэр. Куда вы ведете меня?

— Назад, в школу, — сказал надзиратель, теперь теплота напрочь исчезла из его голоса. — Ну же, пошли!

Ронни пытался вырваться, но ему это не удалось. Надзиратель был большой и сильный, и он потащил Ронни вдоль длинного, пропитанного антисептиком коридора, к нише в стене, где за металлическим столом сидела огромных размеров женщина в белом халате.

— Вот этот парень, Медоус, — сказал надзиратель. — Старик сказал сменить препарат на двадцать четвертый.

Грузная женщина устало поднялась. Затем Ронни закричал, а она выбрала в стеклянном шкафу сзади своего стола ампулу, подошла к нему, закатала его рукав и, несмотря на его крики, ловко вонзила в его руку иглу.

— Побереги слезы на будущее, — сказала она. — Они тебе еще понадобятся. — Затем повернулась к надзирателю. — Кажется, кертиновский комплекс вины берет над ним верх. Вот это уже третья ампула 24–С, которую он предписывает использовать в этом месяце.

— Старик знает, что делает.

— Он только думает, что знает. Прежде всего, следует понимать, что скоро у нас будет целый мир, заполненный одними лишь Кертинами. Пора бы уже кому–нибудь в Совете Образования пройти курс психологии и понять, что материнская любовь — самое главное!

— Старик образованный психолог, — заметил надзиратель.

— Ты хочешь сказать, образованный психопат!

— Тебе не стоит так говорить.

— Я говорю то, что думаю, — ответила великанша. — Ты никогда не слышал, как они кричат, а я слышала. Этот 24–С применялся еще в двадцатом веке, и его давным–давно следовало бы убрать из употребления!

Она взяла Ронни за руку и увела его. Надзиратель пожал плечами и вернулся к лифту. Ронни только услышал, как с легкостью закрылись металлические двери. В коридоре было очень тихо, и он следовал за женщиной, будто во сне. Он едва мог ощущать собственные руки и ноги, а его мозг постепенно терял ясность мысли.

Женщина–великан свернула в другой коридор, а затем и еще в один. Наконец они подошли к открытой двери. Перед ней женщина остановилась.

— Узнаешь старый дом? — не без горечи спросила она.

Но Ронни едва слышал ее. Ему с трудом удавалось удерживать открытыми глаза. В небольшой, напоминающей вагонную полку, кабине, располагавшейся за общей дверью, находилась кровать, очень странная кровать, окруженная разнообразными приборами, циферблатами, экранами и трубками. Но все–таки это была кровать, единственное, чего он хотел в данную минуту, и он с удовольствием забрался на нее. Затем опустил голову на подушку и закрыл глаза.

— Вот хороший мальчик, — услышал он голос женщины, перед тем как провалиться в сон. — А теперь возвращайся в маленькую красную школу.

Подушка замурлыкала что–то успокаивающим ласковым тоном, засветились экраны и пришли в движение магнитофонные ленты.

— Ронни!

Ронни дернулся под одеялом, испугавшись прерванного сна. Этот сон был ужасен, с поездами, чужими людьми и незнакомыми местами. И худшая часть его была, могла быть, правдой. Нора много раз говорила ему, что однажды утром, когда он проснется, то окажется в поезде, направляющемся в город, к его родителям.

Он все сильнее сопротивлялся этому наваждению, взбивая ногами одеяло и пытаясь открыть глаза.

— Ронни, — вновь позвала его Нора. — Поторопись, или ты опоздаешь в школу!

Затем его глаза все–таки открылись, как–то сами по себе, и он мгновенно понял, что все было в порядке. Яркий солнечный свет струился в его спальню, расположенную на мансарде, и слышались мягкие ностальгические удары в его окно веток растущих во дворе кленов.

— Иду! — Он сбросил одеяло, вскочил с кровати и оделся, стоя в теплом круге солнечного света, а затем умылся и сбежал по ступеням вниз.

— Уже пора, — резко сказала Нора, когда он вошел на кухню. — С каждым днем ты становишься все ленивее и ленивее!

Ронни уставился на нее. Должно быть, она не в духе, подумалось ему. Раньше она никогда не разговаривала с ним таким тоном. Затем появился Джим. Он был небрит, с воспаленными глазами.

— Ради бога, — произнес он, — разве завтрак еще не готов?

— Сейчас, сейчас, — огрызнулась Нора. — Я целых полчаса пыталась вытащить из кровати этого ленивого щенка.

Обескураженный, Ронни уселся за стол. Он ел молча, прикидывая, что могло случиться за столь короткое ночное время, чтобы Нора и Джим так переменились. На завтрак были поданы оладьи и сосиски, его любимое блюдо, но оладьи были непропеченными, а сосиски наполовину сырыми.