Виктор Сапарин - Непредвиденное испытание

6

- Башня отрывается... - Горлиц тронул рукоятку, и Ян увидел то, что первым заметил его товарищ. Нижняя половина станции давно исчезла с экрана. Сейчас перед глазами обоих проплывала, как диковинная рыба в аквариуме, верхняя часть. В нее входили центральное здание, башня и какие-то ответвления, напоминающие шлейф. Миг - и она повернулась к ним головой-башней, похожей на вертикально поставленное яйцо. Горлиц прибавил увеличение, и башня, сильно вытянутая, теперь напоминала палец, она заняла весь экран. Палец качался. В том месте, где башня соединялась с остальной конструкцией, зияло отверстие. Оно росло, словно невидимая сила разрывала перчатку.

- Как раз, когда Гребнев откликнулся! - Горлиц был вне себя.

- Подводным лодкам - внимание! - скомандовал Ян в микрофон. - Он падает.

"Палец" на экране оторвался совсем и, описывая спираль, быстро двигался к нижней кромке.

- Ведите вниз, - сказал Ян.

На экране все поползло вверх. Стало темнее, прибавилось пыли. Потом в клубах тумана показались кипящие волны. Белая пена просвечивала даже в полумраке.

- Все, что мы можем сделать, - сказал Ян, как бы оправдываясь, - подлодки идут с ураганом, они держатся его оси. Включите воду!

Горлиц протянул руку. Экран на мгновение погас и тут же вспыхнул. Вихри, клубы - все исчезло. Теперь это и правда был аквариум. Гигантский аквариум, именуемый океаном. Спокойная глубина, равнодушная ко всем волнениям там, на поверхности. Ровный зеленоватый фон, слабо светящийся. Но вот выдвинулось что-то длинное и остроносое. Вдали показалась такая же, только уменьшенная и не столь ясная тень. Еще дальше, в глубине, угадывалась третья.

- Сколько их? - спросил Ян.

- Двенадцать.

Горлиц сманипуллровал рукояткой, и на экране вдруг возникло много туманных теней. Как стая рыб, медленная и молчаливая.

- Идут строем!

- Не похоже, чтобы сверху что-нибудь падало.

- Пластилит не тонет.

- Может быть, они удержатся на нем?

- А для этого плавучесть пластилита недостаточна. Если бы башня не оторвалась у основания, конечно, она плыла бы как пузырь. Но сейчас ее заливает водой. Хорошо, если люди сумеют выбраться... Вот что-то или кто-то!

Горлиц прибавил резкости. Предмет походил на длинную соринку. Он не делал никаких самостоятельных движений. Выше появилась еще соринка. Она медленно опускалась в вертикальном положении. В стае "рыб" произошло изменение: там, видимо, заметили странные предметы. Две тени метнулись к соринкам и поглотили их, словно склевали.

- Мы подобрали их, - раздался громкий голос через минуту. - Но оба в отчаянном положении.

- Выходите из зоны урагана, - распорядился Ян, - и немедленно всплывайте. Воздушную помощь высылаем.

Горлиц передавал координаты вихрелетам.

7

- Ну вот, - сказал спокойно руководитель местной Службы здоровья, - вам разрешается первое свидание.

Сидевший в кресле увидел перед собой полверанды, часть балюстрады и дерево, усыпанное яркими розовыми цветами. Сбоку за пределами видимости слышался шум прибоя. Он хотел повернуть туда голову, но кресло, словно понимая, что это ему трудно, само повернулось в ту сторону и подкатилось на своих бесшумных колесах к самому краю, обращенному к морю. Волны шли и шли из-за горизонта и накатывались, шурша галькой: брызги долетали до каменного пола.

- А диета? - спросил Гребнев и не узнал своего голоса. Он был забинтован так, что из-под белой марли выглядывали одни глаза. - Я имею в виду диету впечатлений. Можно мне, наконец, узнать, что делается на белом свете? закончил он уже почти твердым голосом.

- Постепенно, - улыбнулся врач. Его улыбка относилась к тону голоса Гребнева. Он неслышно удалился.

Минут пять Гребнев пробыл наедине с морем. Потом ему почудилось, что позади кто-то есть. Он не успел ничего подумать, как рядом с его креслом очутилось второе. В нем сидел укрытый пледом, с вытянутой неподвижной ногой Костя. На лице его Гребнев различил множество небольших пятен - следов синяков и кровоподтеков. Но голубые глаза Кости сияли, и Гребневу показалось, что и розовость, хотя и ослабленная, вернулась снова к его щекам.

- Я давно просился к вам, - сообщил Костя.

После этого оба вдруг замолкли. Слишком много они могли сказать друг другу. Говорить не имело смысла.

Гребнев вспомнил, что служба здоровья разрешила им лишь несколько минут разговора.

- Как нога? - спросил Гребнев.

- Будет работать, - отмахнулся Костя. - Через полгода.

Он сказал это с таким видом, словно какое-то более важное событие заслонило другие заботы.

Гребнев, наконец, догадался:

- А как ваша... знакомая? Та девушка?

Костя ничуть не сконфузился; наоборот, он весь расцвел,

- По-моему, получилось, - сказал он. Он протянул руку к карману сбоку кресла, достал прямоугольный кусок картона и протянул Гребневу.

Гребнев взял прямоугольник в руки. С картона на него смотрел человек, в котором смутно проглядывали какие-то черты Кости. Тоже юноша, но чуть повзрослее, в смятой рубашке с засученными рукавами, он стоял, чуть наклонившись, и протягивал Гребневу сильные и довольно грязные руки. В них сверкал, именно сверкал, кусок мыла, скользкий, давший уже несколько пузырей, блещущих на солнце. Девушка с кувшином в руке, облупленным в одном месте и помятым в другом, оживленно что-то рассказывала, глядя в лицо юноше. Ее лицо было повернуто в профиль, и Гребнев узнал ее. Струя воды лилась в руки и мимо рук юноши, разлетаясь светлыми брызгами. Поодаль стояла палатка, а прямо от ног юноши и девушки тянулась до горизонта и, чувствовалось, дальше за горизонт ровная свежая просека с неубранными еще кое-где, спиленными под корень деревьями. И больше ничего. Только толстые вмятины от трактора, следы на земле, в один из них налилась вода и отражала голубое небо с облаками.

Костя смотрел вопросительно.

- Ну как? - тревожно спросил он. От сияния его не осталось и следа. Он стал неуверенным, сомневающимся, готовым упасть духом, как в те дни, что предшествовали окончанию работы над проектом станции. Гребнев готов был выругать себя. Ну как же он не догадался - ведь его практикант в ту пору мучился над своей картиной, страдал от неудач, а он-то думал... Впрочем, Гребнев решил не спешить с выводами. В конце концов, может быть, он был все-таки прав.

Он рассматривал картину. Прибой шумел у их ног.

- А почему вы бросились внутрь станции? - спросил вдруг Гребнев. - Что вас заставило сделать это?

Щеки Кости порозовели и приобрели обычный свой цвет.

- Скрепки... - сказал он смущенно. С минуту он боролся с чем-то, но потом прямо взглянул в глаза Гребневу. - Скрепки, те, что пошли на башню, были из пластилита "300", как вы сказали. Ну я заменил его потом на марку "600". Марка "300" слишком жесткая. Вы понимаете, - мучился Костя, он говорил торопливо, мы привыкли, что то, чем мы скрепляем, должно быть тверже скрепляемого. Например, булавки, которыми мы скалываем бумаги. Вы назвали марку "300", даже не задумываясь. Но я потом подумал, раз скрепки останутся навсегда в теле станции, даже после того, как проклеят все швы, значит они должны быть такими же, как и весь материал, а не посторонними включениями. И я заменил марку пластилита. А когда начался этот ураган, я прежде всего подумал о башне. Туда пошли скрепки старой марки. Мне стало ясно, что они вырвутся из гнезд или начнут ломаться раньше других. Вы были неподалеку от башни и, конечно, должны были попытаться проникнуть туда. И я бросился наперехват... Я не сказал вам раньше об этих скрепках, - Костя умоляюще посмотрел на Гребнева, - потому что не придавал этому большого значения... Если б не ураган...