Лидия Ивченко - Конец эры мутантов

Он прикрыл увлажнившиеся глаза. Душа была полна непролитых слез – от жалости к себе, обиды на незаметно подкравшийся гибельный финал, на собственное бессилие. Единственная возможность, которая у него оставалась, – это покориться судьбе. Он думал о семье, о молодой жене – с некоторой неприязнью за то, что она остается жить и счастливо пользоваться нажитым им добром. Возможно его смерть станет даже удачей для молодой вдовы, он не обманывался относительно ее чувств к нему. Сухиничев машинально взглянул на себя в зеркало на дверце шкафа, пристроенное медсестрой для постоянного контроля за своей внешностью. Дряблая шея с каким-то куском подкожного жира на ямке ключицы – как у старой курицы. Еще недавно румяное, моложавое для шестидесятилетнего мужчины лицо теперь поражало бледностью, особенно контрастировавшей со слишком темной шевелюрой. У корней из-под краски пробивались седые волосы. Он потрогал их, скривился: «Чёрт… Покрасили, как забор!» Профессор молодился: сбрил усы, бородку эспаньолкой, подправлял кустящиеся брови – вокруг вертелось много смазливых девчонок.

Сухиничев отвернулся. Страдальчески сморщился, удивляясь этой своей привычке, такой нелепой, неуместной в его нынешнем положении: тут жизнь кончается, а он о внешности думает… Пусть бы он был хромым, кривым, горбатым, лишь бы жить, жить! Наслаждаться изысканной едой, роскошью, путешествиями, любовными приключениями с хорошенькими студентками, готовыми на все, лишь бы зацепиться в столице, устроиться в приличном месте и обеспечить себе безбедную, красивую жизнь. Как не хотел он расставаться со всем тем, к чему привык!

Оттянув ворот рубашки, он повел шеей, липкой от пота, всем существом ощутив влажную духоту кабинета. Подступало удушье. Всего неделя прошла, как он вышел из больницы, где ему слили два литра жидкости, и вот опять ему все труднее дышать.

– Агафангел! – позвал он помощника с непривычным для русского уха именем. – Агафангел! – крикнул он уже громче, с раздражением.

– Да-да, шеф, я здесь. – В кабинет торопливо вошел молодой худощавый врач, на ходу натягивая халат. – Сделаем еще одну инъекцию?

– А сколько уже было?

– Десять. По кубику.

– Не надо. – Сухиничев вздохнул, понимая, что одиннадцатая тоже бесполезна. – Я тебя не за тем звал.

Агафангел изобразил почтительное внимание. Он знал, что дни шефа сочтены, но ему было жаль не столько профессора, сколько хорошего, хлебного места, где можно делать деньги и научную репутацию, а у команды Сухиничева все это было. Умрет шеф, кто займет его место? И что будет с ним самим, с остальными? Остальные, правда, его мало интересовали. Поэтому Агафангел был готов сделать все, чтобы оттянуть, отсрочить роковой момент, успеть за это время осмотреться, сориентироваться и определиться со своим дальнейшим положением. Иногда в нем заговаривала совесть – он видел все несовершенство лечебных методов шефа, но социальная приспособляемость брала верх.

– Агафангел, найди способ м-м-м…достать препарат Акиншина, – сказал Сухиничев с запинкой. – Может быть, это меня подправит. Мне, как ты понимаешь, неудобно самому, я его м-м-м…непримиримый оппонент. – Он не сказал «враг» – вряд ли ассистент знает о его роли в попытках «прижать» Акиншина. – И ему не нужно знать, что это для меня, понимаешь?

Агафангел кивнул. Он догадывался, что скрывалось за словом «оппонент»: до него доходили слухи, что в попытках убрать Акиншина замешан сам шеф.

– Подумай, – продолжал Сухиничев. – Может быть, сочинить легенду о некоем пациенте, которому не помогает сухиничевское лечение, а ты, Агафангел, в отличие от других, в методы Акиншина веришь…

– Так не получится, – покачал головой помощник. – Акиншин скажет, что должен видеть пациента и его медицинское заключение, вы как медик это знаете. Любой врач так ответит. А в вашем случае это невозможно. Если, конечно, вы сами не пересилите себя и…

Сухиничев даже дернулся.

– Тогда как это сделать? – продолжал Агафангел.

– Пустись на хитрости. Прикинься единомышленником, задай наводящие вопросы, поговори с Зотовым, польсти ему…Ты что, не знаешь, как это делается? Может быть, удастся тайком скопировать формулу или добыть субстанцию…

Агафангел растерянно кивал, сознавая всю неразрешимость задачи. Но интрига становилась интересной ему самому. Он им наговорит, он наплетёт, он сразится… Кто кого?

Незадолго до решения Акиншина и Зотова уйти в подполье произошла еще одна странная история, утвердившая их в мысли, что спокойной работы им больше не видать. В кабинете по соседству с их тайной лабораторией появился новый сотрудник приютившего их института – низкорослый человечек с желто-пергаментным лицом, совершенно лишенным признаков мужской растительности, – «крошка Цахес», как мысленно окрестил его Зотов. Говорили, что это новый сменный сторож. И действительно, он появлялся по вечерам и уходил утром. Вскоре Евгений и Андрей заметили кое-какие перестановки на столе, а в ящике стопки записей лежали не в прежней последовательности.

– Андрей, ты брал рабочий журнал номер три, ну тот с записями опытов с активацией белка р53?

– Нет. А что? – насторожился Зотов.

– Он лежал в самом низу, а сейчас третий сверху, – пояснил Евгений. – Значит, кто-то хозяйничает в наших записях…

– И не только в записях, – покачал головой Андрей. – Я заметил, что моей субстанции в бутыли стало меньше – явно отлили. Ну да ничего, я вариант кражи предусмотрел. У меня там маленький секрет – балластное вещество для дезинформации. Оно создает путаницу, любители чужого ноу-хау не разберутся. А я, когда мне надо, убираю этот балласт нейтрализатором, так сказать, открываю «замок». Реактив безвредный, всегда наготове в шкафчике…

В колбах, пронумерованных от 1 до 10 – а в них и находились главные лечебные препараты, – количество содержимого не изменилось.

– Но я теперь боюсь, как бы не добавили туда чего-нибудь, – сокрушался Евгений.

– Не бойся, не добавят, – успокаивал Андрей. – Нет смысла, клинических испытаний пока не предвидится, а эксперименты уже проведены, мы о них доложили.

– Так-то оно так, но…

– Нас вычислили, – закончил его мысль Андрей.

…Директор института академик Бородин сказал на это:

– Давайте-ка, ребята, все важнейшие документы ко мне в кабинет. Не в сейф, нет, сейфы всегда особо привлекательны, а в ящик моего книжного шкафа. Здесь никто искать не будет. А у себя оставьте бутафорию.

Тайная лаборатория перестала быть тайной.

Вот и еще один ее тоскливый, без Евгения, день, наступивший с поздним рассветом и ничем особенным, как и предыдущие, не отмеченный. Дети уже перестали спрашивать, где папа. Вздохнув, Лора принялась за мытье посуды, оставшейся после детского завтрака. Отскребая кашу с тарелок, она думала о муже, вспоминая, как он, едва проснувшись, с аппетитом поглощал творог, сыр, яйца – все, что найдется в доме. Сама она лишь часам к одиннадцати начинала ощущать первые признаки голода, чему Евгений не переставал удивляться: если она не толста, не худа, не болезненна, если абсолютно в норме и даже энергична, то почему не ест? «Я ем, ем, – смеясь, повторяла Лора, – только позже, когда захочу…»