Ульяна Глебова - Ветка кедра

— Я думаю, оно имеет… искусственное происхождение.

— Забавно… уж не аборигены ли накачали туда морской воды, а заодно и сменили ее химический состав? — Шеф шутил, правда, не очень вежливо.

— Нет, не аборигены, странники, — ответил Владислав.

— Любопытно… Но, дорогой коллега, валить на странников неизученное проще всего, здесь же мы не нашли и намека на их присутствие, так что эту версию доказать будет не легче… В общем, так, экспедиция завершает работы, группа контактов уже заканчивает свою программу, хотя, согласитесь, ей было труднее. Даю вам два дня отдыха, а затем обратно к озеру, и приложите все усилия, чтобы загадок на планете не осталось… Желаю удачи.

«Группа контактов программу выполнила… в общем, выполнила, только контакта не установила», — подумал Владислав, но возражать не стал. Еще подумал, что завтра можно будет сходить в поселок к аборигенам.

К аборигенам он ходил пешком, ближайшее поселение было недалеко, меньше двадцати километров. Но он специально делал крюк, чтобы зайти в каменоломни. Владислав единственный продолжал посещать аборигенов, не считая группы контакта, для которой это было обязанностью. Первое время, когда разрешили прямое общение, вся экспедиция постоянно ездила и летала в поселок, но постепенно это прекратилось. Весьма сдержанные в самом начале, аборигены затем стали откровенно недоброжелательны, хотя внешне это и не было заметно, но вокруг визитеров сразу создавался вакуум. Некоторые утверждали, что аборигены умеют создавать сильное телепатическое поле и таким образом избавляются от непрошеных гостей. Возможно, так оно и было, потому что стоило членам экспедиции прибыть в поселение, как у всех падало настроение, чувствовалось, что они здесь лишние, приходилось возвращаться.

Только его, старшего космохимика, аборигены принимали дружелюбно, хотя внешне это тоже не проявлялось. С ним мало общались, даже игнорировали, но Владислав никогда не ощущал враждебности, даже наоборот, если он сам обращался за чем-нибудь, никогда не отказывали. Он мог свободно ходить в поселке, посещать храмы, заходить в жилища. Он сумел быть своим.

Владислав никогда не задавался вопросом, почему так получилось, но другие члены экспедиции то шутя, то серьезно выпытывали у него причину. Просто ему нравилось бывать у аборигенов. У него не вызывали неприязни их безносые лица, похожие на черепа, и сухая чешуйчатая кожа. Он лучше всех усвоил язык аборигенов и даже подсознательно не считал себя выше их. Возможно, они чувствовали и знали это.

Вначале он бежал вдоль береговой полосы по мокрому песку, который меньше продавливался ногами, затем, на подъеме, когда приходилось оставлять берег, переходил на шаг. Вблизи берега было прохладно, но, если ветер дул с материка, близость океана не спасала. Бегать в жару было тяжело, но он никогда не изменял своему правилу.

Каменоломня была видна с холма. Она напоминала муравейник: покатая гора, и на ней, и вокруг нее масса копошащихся фигур. Он бегом спустился с холма и приблизился. На него не обратили внимания, работа шла своим чередом. В самой каменоломне по трещинам отделяли блоки, но большая часть рабов была занята транспортировкой. Владислав подошел к ближайшей группе. Здесь было шестнадцать аборигенов. Глыба, которую они двигали, была подвязана двумя канатами, канаты крепились к рычагам, рычаги опирались на четыре опоры. Глыба приподнималась, рычаги отводились назад, и камень подвигался на несколько десятков сантиметров вперед. Затем глыбу опускали, подпорки переносили вперед и, отводя рычаги, перемещали ее дальше. По трое рабов на рычагах, по одному на трехногих опорах, движения были слаженными и отработанными до совершенства, да и вся работа напоминала скорее однообразный танец. Аборигены пели, песня состояла из присвистов, шипящих выдохов, иногда почти стонов, мелодия отсутствовала, только ритм, сложный, непостоянный. Но порою, на какие-то мгновенья, Владислав вживался в песню и тогда ощущал всю ее прелесть, но гармония ускользала, и он опять слышал каскады непонятных и непривычных звуков.

Поодаль вслед за группой шел надсмотрщик. Он мало следил за работающими, больше смотрел себе под ноги и изредка щелкал бичом. Но вот группа приблизилась к пандусу, выходу из карьера. Подъем хоть и не был крут, но работать стало тяжелее, особенно переносчикам опор, им приходилось не только переставлять треноги, но и подпирать их. Песня оборвалась, остались лишь ритмические «э-эх, э-эх», согласные с короткими перемещениями глыбы. В конце выхода аборигены умолкли, тянули из последних сил, теперь покрикивал стражник и чаще щелкал бичом.

Вот один из рабов на рычаге поскользнулся, оступился, произошло замешательство, и глыба не сделала очередного шага. Аборигены остановились и, подняв головы, открытыми ртами жадно глотали воздух. Стражник набросился на них, но те не двигались, будто не видели и не слышали. Он заорал угрожающе, ударил одного, затем другого, группа зашевелилась, но один из пострадавших отошел в сторону, сел и стал тихонько раскачиваться. На ноге его вздулся рубец, между чешуйками кожи выступила кровь. Все подошли к нему, надсмотрщик тоже. Раб продолжал раскачиваться и начал тихо подвывать. К нему приблизился другой раб и стал поглаживать рубец, плавно проводя рукою над ним. Рубец на глазах опал, цвет кожи стал нормальным, только на поверхности остались маленькие капли крови. Врачеватель обратился к надсмотрщику:

— Ты слишком сильно ударил его, ему надо отдохнуть.

Страж, не говоря ни слова, отдал пострадавшему бич. Затем все вернулись на свои места, надсмотрщик встал к рычагу. Новый стражник громко подал команду и щелкнул бичом, глыба приподнялась и передвинулась вперед. Когда сошли с пандуса на ровную дорогу, аборигены вновь затянули песню.

Владислав подошел к пострадавшему:

— Тебе было больно?

— Да, немного, — ответил тот, не оборачиваясь.

— А зачем он тебя ударил?

— Страх прибавляет сил.

— А теперь вы его наказали и заставили работать?

— Нет, наказали меня…

Владислав ничего не понял. Он давно уверился, что понять их логику пока невозможно. Он просто наблюдал и запоминал. Подобные случаи, как недавно происшедший, были далеко не первыми.

В это время новый стражник сам спросил его:

— В твоей душе печаль. У тебя беда?

— Да, беда, не ладится работа.

— Я понимаю тебя, работа — это много. Наверно, сломалась какая-нибудь из машин, которые заменяют вам ноги, руки и даже крылья?

— Нет, машины в порядке… Мы не можем найти причину, решить задачу…