Михаил Шухраев - Зов крови

Мысль была здравой, но запоздалой. В любом случае, теперь можно было рассчитывать только на чудо.

Ян медленно, словно во сне, подходил все ближе и ближе к притягивающему его чудовищу. Вторая гигантская египетская кошка тоже начала пробуждаться при его приближении.

«Встань перед нами, смертный… Жизнь твоя измерена и взвешена, и быть тебе осужденным».

Ян слышал эти голоса в своей голове, но это была даже не телепатия — просто сфинксы каким-то образом внушали ему собственные мысли.

Юноша почти механически повиновался, оказавшись теперь уже под двумя скрестившимися взглядами. Ему было невыносимо жарко — его как будто прожигали насквозь рентгеновскими лучами.

Он краем глаза видел, что внизу, почти у самого спуска к воде, ожили маленькие бронзовые грифончики, один из них зевнул, обнажив нешуточные зубы, и потянулся к будущей добыче. Но, видимо, сдвинуться с места он все же не мог; мелким хищникам оставалось пока что лишь разевать пасть. Но, видимо, так будет продолжаться недолго…

А потом перед глазами Яна замелькали совсем иные картины…

…Он находился в темной зале, освещенной лишь факелами. Вокруг толпились существа со звероподобными головами — кошачьими, собачьими, кабаньими, птичьими. Монстры молчали и переглядывались, и ничего хорошего в этих взглядах не было. Юноша рванулся, и тотчас же его схватили несколько рук. Он ощутил рядом смрадное дыхание животных.

Яну вспомнилась строчка из египетского папируса, вошедшая в учебники: «И страшно ему так, как страшно человеку подо львом…» Кстати, львиноголовые твари тоже были. Почему-то некоторые из них не удовольствовались гривой и шерстью, их головы были прикрыты оранжево-синими платками наподобие «арафатки».

Самое главное из чудовищ — существо с шакальей головой — подняло глаза на юношу. Перед ним был сам Анубис. «Пусть будет взвешен на весах справедливости…» — произнес он, и монстры хором загалдели: «Пусть будет взвешен и осужден…»

Яна куда-то повели, его подталкивали руками и лапами, а впереди уже виднелся огромный монстр с крокодильей пастью, и это была сама смерть…

…Видение прервалось почти мгновенно. Ян смог поднять голову. Сфинксы все также смотрели на него, но теперь в их взгляде не было презрения пополам с ненавистью — скорее, появился некоторый интерес.

— Мяу! Мя-ау! — донеслось еле слышно из под свитера, а вслед за этим появилась на свет и котеночья мордочка.

— Мя-ау! — снова просительно произнес котенок.

«Смертный, он говорит, что ты спас его и дал ему пищу, хотя сам ты голоден. Верно ли это?»

— Так…. Вроде бы… — растерянно одними губами произнес Ян, но он мог вообще не говорить вслух — сфинксы прекрасно могли читать мысли.

«Нам это не было известно. Ты не будешь осужден… сегодня. Мы разрешаем удалиться. Береги жизнь этого слуги Богини и заботься о нем».

Ян стоял, все еще не понимая, что совершенно неожиданно получил свободу и возможность двигаться. Он поглядел вниз — грифончики находились на своем месте, точно так, как в том, прежнем Петербурге. Они были неподвижны и безмолвны.

Безмолвными сделались и сфинксы. Ян набрался храбрости и посмотрел в лицо, увенчанное короной Верхнего и Нижнего Египта. Нет, ничего особенно жуткого в этом бесстрастно-неподвижном облике не было — сфинкс спокойно возлежал на камне.

Юноша бережно убрал котенка под свитер, повернулся и медленно зашагал в сторону моста. Бежать сил уже не было — на него вдруг накатилась волна внезапной слабости. И все же он двигался, шел по собственной воле! Шаг, еще один, еще… Безмолвные каменные чудовища остались позади. И, кажется, в ближайшем будущем особых опасностей не предвиделось. Хотя вампир говорил что-то насчет Новой Голландии, но до тех мест надо было еще дойти.

Во всяком случае, если не считать легкой слабости и головокружения, мост он миновал вполне благополучно. Правда, насчет этой самой слабости у Яна были свои предположения. До «разговора» со сфинксами он отчего-то не чувствовал голода, однако сейчас желудок, наконец, заявил о себе, а также о том, что время завтрака давным-давно пришло… и ушло.

«Интересно, а магазины здесь есть? Если есть люди, то должны быть и магазины. А кража еды кражей считаться не может», — размышлял Ян, медленно бредя по безлюдному мосту. В конце концов, еду совсем не обязательно красть. Может быть, в магазине требуется грузчик. Или кто-то на мелкую и ерундовую работу. Бомжи в его прежнем мире иногда так и устраивались.

«Но я-то не бомж, — думал Ян. — У меня должен быть здесь дом. Я туда, между прочим, и иду».

Правда, мысли эти были какими-то беспомощными и неуверенными.

Пройдя больше половины моста, юноша не выдержал и посмотрел назад. Сфинксы спокойно возлежали на своих постаментах на набережной, и теперь никакой угрозы от них не исходило. Скорее, они превратились в то, чем и должны быть — привычную деталь города, такую же, как корабли, стоящие на причале по другую сторону от моста. Собственно, корабли там и были — правда, ни одного современного теплохода Ян так и не заметил. Зато парусников оказалось довольно много. Непонятным образом в их число затесалось несколько колесных пароходов, какие юноша видел лишь в старых фильмах. Пароходы стояли у Английской набережной, и, судя по флагам, которые над ними развевались, это были иностранные суда, хотя Ян не мог понять, откуда именно они прибыли.

Но ничего мистического в них он не заметил.

Ян сошел с моста. Сейчас он был гораздо ближе к дому — по крайней мере, больше таких переходов быть не должно. Теперь он сожалел только об одном — о том, что не расспросил этого странного парня, которого звали Олегом, о том, что опасного может оказаться около Новой Голландии.

Утро начиналось, как обычно. Правда, Андрей чувствовал себя не слишком хорошо — но он списал это на давление. В пятнадцать лет у него было довольно серьезное сотрясение мозга, и с тех пор он неважно себя чувствовал в жару, а также и зимой, когда случаются мороз и солнце — день отвратный.

Впрочем, виной всему могли быть не давление и духота, а безденежье. Это только так говорится господами богатеями, что есть, мол, вещи, которые невозможно купить за деньги. Есть, конечно, на свете такие вещи — вот только без нескольких тысяч в кармане о них думать не приходится. Уж так мерзко устроено здешнее общество. Прежде, вроде бы, было немного иначе, только прежних времен Андрей не застал. А теперь ему приходилось крутиться, сочиняя рекламные тексты — и в последние месяцы почти задаром.

Иногда в рекламном отделе появлялся собственной персоной Андрей Александрович — шеф фирмы. Он всегда оставался доволен работой Андрея, говорил иногда «большое человеческое спасибо», а иногда — «большое человеческое извините», и все с это — с хитроватой улыбочкой. Однако на вопрос, когда же будет погашен долг по зарплате, Андрей Александрович молчал, как партизан на допросе. Впрочем, и вопрос-то этот задать порой стеснялись — из всех признаков западного общества, о которых немало в свое время говорилось по телеящику, в России лучше всего почему-то усвоили именно этот: «Не спрашивай о зарплате и о том, кто сколько получает». И — не спрашивали.