Станислав Гагарин - Разум океана

Диссертацию Бакшеев защищал в субботу вечером. Потом был традиционный банкет. Подвыпивший председатель ученого совета обнимал Степана за плечи и клялся обязательно приехать к нему на Дальний Восток.

Веселились допоздна, потом Володя Данилов увез их с Таней на пустую дачу своих родителей, обещая приехать лишь в понедельник, — мол, отдыхайте и наслаждайтесь природой.

Дача стояла на отшибе, кругом был лес, рядом большое озеро. Они хорошо выспались, потом долго купались, загорали, собирали цветы, дурачились, гонялись друг за другом и надеялись, что понедельник никогда не наступит. А вечером примчался осунувшийся Володя и сказал, что началась война.

…Его каюта была у самой воды, и светло-зеленые волны бились в стекло иллюминатора.

Умываясь в тесном закутке, он наплескал на пол, смущенно посмотрел на мокрые следы, оставленные подошвами домашних войлочных туфель, поискал какую-нибудь тряпку или ветошь, не найдя ничего, огорченно вздохнул и стал одеваться.

В кают-компании уже позавтракали, буфетчица Надя гремела посудой за перегородкой, справа от капитанского кресла в одиночестве сидел за столом долговязый старпом.

— Привет науке, — весело махнул он Бакшееву. — Долго спишь, Степан Иванович. Надюша, чайку покрепче профессору.

Степан хотел снова сказать этому дылде, что никакой он не профессор, но знал, что тот ответит: «Значит, будешь профессором», — это неизменно повторялось вот уже две недели их знакомства, — молча пожал Игорю руку и сел напротив.

Сухогрузный пароход «Имандра», приписанный к Владивостокскому торговому порту, шел из Владивостока. Его трюмы были забиты мукой, сахаром, различными консервами и промышленными товарами.

Кроме команды, на борту находились пять военных моряков с молоденьким лейтенантом-артиллеристом во главе. Они обслуживали зенитные орудия, установленные на кормовых и носовых банкетах парохода. Были и пассажиры: угрюмый капитан пограничник и военно-морской врач Степан Иванович Бакшеев, он спешил к месту службы, на свой корабль.

Двое суток назад «Имандра» отошла от причала и, оставив по правому борту Русский остров, легла курсом на Сангарский пролив, что между японскими островами Хонсю и Хоккайдо.

Степан допил чай, встал из-за стола, поблагодарил буфетчицу и посмотрел на старпома, продолжавшего сидеть в кресле.

— Что делать думаешь, Игорь?

— На боковую, профессор, до обеда на боковую; с половины четвертого на ногах…

— В такой день… Чудак, — сказал Бакшеев.

— Их будет еще немало, этих солнечных дней у берегов Страны восходящего солнца.

— Что, уже подошли?!

— Спохватился, — лениво зевнул Игорь. — Два часа идем Сангарским…

Степан повернулся и одним махом вылетел на мостик.

Пароход шел левой стороной пролива, и остров Хоккайдо был виден как на ладони, тогда как Хонсю едва синел на горизонте.

Степан поздоровался с Василием Пименовичем Приходько, старым дальневосточным капитаном, кивнул рулевому, посмотрел на подволок рубки. Там шаркали ногами: видимо, третий штурман, юный парнишка, брал пеленги по главному компасу.

— Япония, Василий Пименович? — спросил Бакшеев, хотя ничего другого, кроме Японии, здесь быть не могло.

— Она самая, доктор, — ответил капитан.

Степан вышел на крыло, почувствовал, как начинает припекать солнце, увидел впереди странной формы пароход с четырьмя трубами, взял бинокль и поднес к глазам.

— Железнодорожный паром, — услышал он рядом голос капитана. — Идет из Хакодате в Аомори.

— Вы бывали здесь? — спросил Степан капитана.

— Неоднократно, — ответил Приходько. — Еще до революции стоял на линии Владивосток — Иокогама. Да и в Хакодате приходилось бывать.

Сверху спустился третий штурман: он шмыгнул в рубку, шепча что-то про себя, наверное, пеленги, чтоб не забыть их цифровые значения. Потом он появился на крыле ходового мостика и только теперь заметил Бакшеева, поздоровался и сказал, обращаясь к Приходько:

— Точка есть, Василий Пименович.

— Через пятнадцать — двадцать минут определяйтесь, — сказал капитан. — Оно вам не во вред, побегать-то.

— Сводку слыхал, доктор? — спросил он Бакшеева. — Лезет к Волге, сволочь.

— Сегодня еще не слышал, — ответил Степан.

— И эти, — капитан кивнул в сторону берега, — зашевелились…

«Имандра» шла вперед, к Тихому океану. Море было удивительно красивым и безмятежным, и ничто не напоминало о том, что где-то за тысячи километров идут жестокие бои, льется кровь и воздух пахнет сгоревшим порохом.

— Куда он идет, стервец?! — крикнул Приходько.

Степан вздрогнул от неожиданности и глянул прямо по курсу.

Навстречу «Имандре» полным ходом мчался сторожевой катер с японским флагом на корме.

Расстояние между кораблями сокращалось с каждой секундой. Третий штурман беспокойно глянул на капитану, тот сердито пыхтел, но не произнес ни слова. «Имандра» шла вперед, не меняя курс и не сбавляя ход. Когда до столкновения остались считанные метры, катер резко принял влево и проскочил по правому борту советского парохода.

На мостике скалил зубы молодой офицер в фуражке с высокой тульей. У носового пулемета стоял матрос и, когда катер поравнялся с «Имандрой», взялся за рукоятку и направил ствол в ее борт, будто намереваясь открыть огонь.

— Вот так каждый раз, — тяжело вздохнув, сказал Василий Пименович, когда японцы, покрутившись вокруг судна минут пятнадцать, ушли в сторону коробок-домиков Хакодате. — И войны с ними нет, а чувствуешь себя, как на бочке с порохом.

В 13 часов 10 минут пароход «Имандра» миновал Сангарский пролив и вышел в Тихий океан.

Степан Бакшеев вновь поднялся на мостик. Шла вахта второго штурмана. Капитан после обеда ушел в каюту. Пролив миновали благополучно, на вахте стоял достаточно опытный судоводитель, и старик мог позволить себе отдохнуть.

Сразу после выхода из пролива судно окружили дельфины. Их было много, несколько десятков, они обгоняли пароход, пересекали его, курс у самого форштевня, ныряли под киль, выпрыгивали из воды — словом, резвились кто во что горазд. В четырнадцать часов дельфины исчезли, словно по команде. Еще через пять минут матрос, он стоял на правом крыле, крикнул:

— Смотрите, какой-то предмет!

Штурман и Бакшеев вышли из рубки на крыло.

— Где? — спросил второй штурман.

— Вон, смотрите! Движется…

Бакшеев увидел над водой темный веретенообразный предмет, который приближался к правому борту их парохода.