Генри Каттнер - Мутант

Беркхальтер отпил коктейль.

– Немногое осталось от этого.

– Нет, ведь… что случилось?

– О чем вы?

– Вы неважно выглядите.

– Я не знал, что это заметно, – скривившись сказал Беркхальтер. – Я только что ускользнул от дуэли.

– Никогда не видел смысла в этом обычае, – сказал Куэйл. – Что случилось? С каких это пор можно от этого отвертеться?

Беркхальтер объяснил, и писатель, взяв бокал, фыркнул:

– Какая неприятность для вас. Если так, мне кажется, быть Болди – не такое уж большое преимущество.

– Временами в этом есть определенные недостатки.

Повинуясь импульсу, Беркхальтер рассказал о своем сыне.

– Вы понимаете мое положение, да? Я на самом деле не знаю, какой стандарт применим к юному Болди. В конце концов он продукт мутации, а мутация телепатов еще не завершилась. Подопытные животные нас не спасут, потому что у морских свинок и кроликов телепатия не передается по наследству. Вы же знаете, что это уже пробовали. И… дело в том, что дети Болди нуждаются в особом обучении, чтобы они могли сами справляться с собой, когда достигнут зрелости.

– Вы, похоже, приспособились довольно хорошо.

– Я – учился. Все наиболее чувствительные Болди должны это делать. Вот почему я не богат и не занимаюсь политикой. В действительности мы покупаем для своих соплеменников безопасность тем, что забываем о некоторых из своих преимуществ. Заложники судьбы и – судьба щадит нас. Но мы тоже платим – по-своему. Мы участвуем в создании благ будущего – негативных благ, собственно говоря, ибо мы просим только о том, чтобы нас пожалели и приняли такими, как мы есть. Поэтому мы вынуждены отказываться от многих благ, которые предлагает нам настоящее. Пусть судьба примет от нас эту дань и принесет нам умиротворение.

– Вы несете расходы, – кивнул Куэйл.

– Мы все несем расходы. Болди, как группа, я имею в виду. И наши дети. Вот таким образом все и балансируется: мы, по сути дела, платим сами себе. Если бы я хотел воспользоваться злосчастным преимуществом моей телепатической мощи, мой сын не прожил бы долго. Болди были бы уничтожены. Эл должен это знать, а он становится удивительно антисоциальным.

– Все дети антисоциальны, – заметил Куэйл. – Они индивидуалисты в высшей степени. Я думаю, что единственная причина, достойная беспокойства – это если отклонения от нормы у мальчика связаны с его телепатическим чувством.

– В этом что-то есть… – Беркхальтер осторожно коснулся сознания Куэйла и обнаружил, что сопротивление значительно ослабилось. Он улыбнулся про себя и продолжал говорить о собственных сложностях. – Точно так же, как у его отца с людьми. А взрослый Болди должен быть очень хорошо приспособлен к окружающему, иначе он погибнет.

– Окружение столь же важно, как и наследственность. Одно дополняет другое. Если ребенок правильно воспитан, у него не будет крупных неприятностей – если не вмешается наследственность.

– А это может случиться. О телепатической мутации известно очень мало. Если для второго поколения характерно отсутствие волос, то, может быть, в третьем или четвертом поколении проявятся еще какие-либо черты. Я удивлюсь, если телепатия действительно полезна для сознания.

– Хм, между нами – меня это тревожит… – сказал Куэйл.

– Рейли тоже.

– Да, – сказал Куэйл, но сравнение его не слишком заинтересовало. – Во всяком случае, если мутация является ошибкой, она умрет. Она не даст значительного потомства.

– А как насчет гемофилии?

– Какое количество людей страдает гемофилией? – спросил Куэйл. – Я пытаюсь смотреть на это с позиции психоисторика. Если бы в прошлом были телепаты, все могло бы пойти по-другому.

– Откуда вы знаете, что их не было? – спросил Беркхальтер.

Куэйл моргнул.

– О-о. Ну да. Это тоже верно. В средние века их называли бы колдунами – или святыми. Эксперименты герцога Рейнского… но такие случаи были обречены на неудачу. Природа ходит вокруг да около, пытаясь… э-э… вытянуть выигрышный билет, но с первой попытки ей не всегда это удается.

– Может быть, у нее и на этот раз не получилось. – Разговор привычно держался в рамках укоренившейся скромной предусмотрительности. – Возможно, телепатия лишь ступень к чему-то совершенно невероятному. Например, к чему-нибудь вроде четырехмерного сенсора.

– Для меня все это звучит слишком абстрактно.

Куэйл был заинтересован и почти забыл о собственных колебаниях. Приняв Беркхальтера как телепата, он молчаливо отбрасывал свое предубеждение к телепатии, как таковой.

– Древние германцы вечно тешили себя тем, что они не такие как все. То же самое происходило с японцами. Они твердо знали, что являются высшей расой, потому что они – потомки богов. Они были невелики ростом – наследственность сделала их застенчивыми в обращении с представителями более крупных рас. Но китайцы тоже были невысокие, особенно южные китайцы, а для них подобного барьера не существовало.

– Значит, окружение?

– Окружение, вызвавшее пропаганду. Японцы взяли буддизм и полностью переделали его в синто, приспособив к собственным нуждам. Самураи, воины-рыцари, были идеалом, кодекс чести был завораживающе бестолковым. Принципом синто было почитание старших и порабощение младших по званию. Вы видели когда-нибудь японские деревья из драгоценных камней?

– Не помню. Как они выглядят?

– Миниатюрные копии – шпалеры деревьев из драгоценных камней, с безделушками, свисающими с ветвей. И непременно зеркальце. Первое дерево из драгоценностей было сделано для того, чтобы выманивать богиню Луны из пещеры, где она пряталась, будучи в дурном настроении. Похоже, леди была так заинтригована видом безделушки и своим лицом, отражавшимся в зеркальце, что вышла из своего укрытия. Вся японская мораль была обряжена в прелестные одеяния – это тоже была приманка. Древние германцы во многом делали то же самое. Последний диктатор Германии, Гитлер, возродил древнюю легенду о Зигфриде. Это была расовая паранойя. Немцы поклонялись своему доморощенному тирану, не матери, а у них чрезвычайно сильные семейные узы. Это перешло и на государство. Они стали воспринимать Гитлера как их Всеобщего Отца, и вот так мы в конце концов и пришли к Взрыву. А затем к мутациям.

– И ко мне, – пробормотал Беркхальтер, допивая коктейль. Куэйл смотрел куда-то невидящим взглядом.

– Забавно, – сказал он через некоторое время. – Эта история с Всеобщим Отцом…

– Да?

– Интересно, знаете ли вы, насколько сильно это может влиять на человека?

Беркхальтер ничего не ответил. Куэйл виновато взглянул на него.

– Да, – тихо сказал писатель. – В конце концов, вы человек, и, знаете, я должен извиниться перед вами.

Беркхальтер улыбнулся.