Александр Силецкий - Дети, играющие в прятки на траве

— Послушайте, друг мой, — не выдержал, вконец истосковавшись, Клярус, — совесть надо же иметь! Вы говорите так, как будто к богу нас зовете!..

— Да! А что? — заносчиво сказал Яршая. — В чем-то вы и правы, в чем-то вы попали в точку. Ведь взываю я не к жалкому рациональному рассудку, а к осознанию ! Оно всегда имеет склонность к вере.

— А Барнах считал наоборот… — не без издевки вдруг заметил Питирим.

— Что? — повернулся к нему Клярус, заинтересованно поглядывая из экранных недр. — У вас поправка?

— Да нет, просто — к слову, — хмыкнул Питирим. — Почтеннейший Яршая, сколько я могу понять, большой приверженец и почитатель биксов и всего, что с ними связано. Поклонник чуждого нам всем… И в том числе — идей Барлаха! А тот всякую религию на дух не выносил. Особо — мистицизм.

— Конечно, это может вызвать кривотолки, — согласился с ним Яршая. — Дескать, на словах — почти сподвижник, ученик, а как до дела — так и отрекаюсь… Ничего подобного! Религию, обрядовую сторону я вовсе не имел в виду. Я говорю о вере — в счастье, в справедливость, в то, что завтра будет лучше, чем сегодня, и так далее. Короче, говорю о вере в некую наджизненную, надсиюминутную, непознанную данность. И она — одна из главных составляющих Культуры. Вера в мировой порядок и гармонию, которые всему существованию — да просто быту! — придают высокий смысл. Сознание тем и чудесно среди прочей рефлекторной жизни, что умеет верить…

— Н-ну, — с сомнением ответил Питирим, — я, правда же, не вижу здесь принципиальной разницы… Да ладно уж, сказали — и сказали!

— От души благодарю, — елейно-лучезарно улыбнулся ему Клярус. — Вот — и аргументик, новый!

— Да уймись ты, наконец! Заладил — аргументик, аргументик!.. — против воли снова взбеленился Питирим.

Теперь он только ясно понял, в чем же заключался фокус. Не начни он возмущаться вслух — и не возник бы сбой в программе… Это лишь на вид был незатейливый, простой информпроектор, а на деле — хитроумнейший, способный к моментальной перестройке всей программы интелкомп. Такие даже на Земле встречались редко — в основном их изымали у репатриируемых биксов, каковые, по вполне надежным слухам, интелкомпы и изобрели. И вот, пожалуйста, одна такая штучка — в эдакой глуши! Откуда, как сюда попала? Новая загадка, с огорчением подумал Питирим, и если разобраться… А с изображением все выходило просто. Запись давнего процесса закольцована была на игровую часть, но вряд ли кто подозревал, что она здесь имеется. Сейчас-то, по прошествии десятилетий, это не имело прежнего значения, а вот тогда, когда практически синхронно миллионы со вниманием следили за течением процесса, за речами подсудимых и обменивались репликами, с чем-то соглашались вслух, а чем-то возмущались — да, тогда система действовала с полною нагрузкой. Все домашние компьютеры, наверное, заранее единой сетью были исподволь подключены к немногим интелкомпам, оказавшимся в распоряжении людей. Вот дьявольская хитрость! Ведь обратная-то связь осуществлялась постоянно. И нетрудно угадать цепочку, по которой шли сигналы: зал суда — вариативный фильтр интелкомпов — подключенные домашние компьютеры — вновь интелкомпы — и назад, в жилища каждого. На входе — зал, где разбирательство текло своим законным чередом, но дальше — карусель, вертеп, сплошной обман. А догадаться было, в сущности, нельзя — такой был ловкий камуфляж… И объективный вроде бы, прямой показ событий, даже якобы эффект обратной связи, и одновременно — мелкая, но принципиальная подчистка, подтасовка интонаций говорящих, слов и даже целых фраз — в угодном ракурсе, чтоб не как было , а как надо залегло в анналы и там пребывало, до тех пор, пока их не востребуют доверчиво-пытливые, заведомо патриотичные историки — других на эту славную стезю уже давно не допускали. Впрочем, варианты, вероятно, сохранялись все — на крайний случай; правда, вряд ли кто из смертных, даже очень высоко взлетевших, знал доподлинно, о чем там речь и где все это можно отыскать… Поэтому и тени колебаний не могло возникнуть у пытателей минувшего: ведь вот он — документ эпохи, протокольный репортаж! Да, как бы протокольный… Только с небольшой, но — очень нужной коррективой, каковую при трансляции не раз и совершенно незаметно проводила игровая часть злосчастных интелкомпов. «Ты во всей теории правдивее истории — науки не найдешь», — припомнил Питирим слова из школьной песни. Вот уж точно! И где ложь — попробуй подлови! Но подловил же! — с удовлетворением подумал Питирим. Хотя… спустя десятилетия — что толку?! А тогда-то ведь, в азарте передачи — и не замечали. Создавали — слепо — усредненную, вполне благонадежную, с необходимыми акцентами картину. Ну, а если в конъюнктуре переменится что-либо и какие-то нюансы станет все-таки желательно убрать, или смягчить, или дополнить — задним-то числом куда уж проще! Так, простите, чем же именно я занимался только что? Внимал истории? О, нет!.. Выходит, это все небезобидно до сих пор и не простая до сих пор игрушка?! Значит, вся система подновлений, как и прежде, действует, и отключать ее не собирались? Правда, тоже никому не сообщил и… Что ж, выходит, правы Левер и Яршая? И вот так: по капельке да по крупинке набираются помехи, создается сетка, сквозь которую уже не видно старого, оригинального рисунка, и тихонько, постепенно проступает совершенно новый — тоже якобы кусок Истории? Какой? Где истина? Не спрашиваю, в чем… Вот в этом, видимо, и есть… Да, варианты сохраняются, скорей всего. Но должен же, ей-богу, сохраняться где-то и контрольный, изначальный экземпляр, не может быть, чтоб… Ну, а почему бы, между прочим, нет? Зачем он, истинный, контрольный, только смуту сеять да разброд! Куда удобнее, когда перед тобою — масса вариантов. Сколько пищи для раздумий, для пустых сопоставлений! Главное, все чинно, гладко, подконтрольно, комар носа не подточит. Можно версий, исключительно правдоподобных, создавать хоть миллион. Наука!.. Это я — случайно — вызвал перебивку в записи, мгновенную переигровку исторического и как будто бы в деталях зафиксированного эпизода, ибо я — лицо не постороннее, меня процесс волнует до сих пор, тем паче я его еще не видел… А историк — он серьезен, он анализирует добытое и с глупыми вопросами, и возражениями, да к тому же с добавлениями радикального характера не лезет никуда — по крайней мере в ходе получения полезной информации. Воспринятое им — всегда готовый факт , который уж потом, при случае, легко додумать, увязать с другими, утрясти… А я — сначала усомнился в факте, будучи непроходимым дилетантом!.. Катится, летит История, а вместе с нею — мы… Как говорили некогда: творим историю своими же руками. Вот — тот самый случай. И я должен этим соучастием гордиться, вяло, будто нехотя, подумал Питирим. Но гордости при этом никакой не испытал. Наоборот, ему вдруг сделалось тоскливо и, чего греха таить, немного страшно. За всех тех, кто раньше был, и за себя, и за других, которым предстоит лишь появиться в этом мире. Соучастнички, подумал Питирим, разбойнички — по общему же дельцу, если честно, все проходим, разве что кто половчей — в героях щеголяет, а другие — нет… А вот у биксов, очень бы хотелось знать мне, тоже — так? Они-то что в Истории готовы усмотреть? Или она для них — и вовсе звук пустой? Понятие без всяческого смысла? Нечто, данное навеки только людям? Было бы недурно прояснить… А между тем пытливый Клярус все допрашивал Яршаю.