Дмитрий Янковский - Третья раса

— Но ты же говорила на мысе, что ощущаешь волну изменения как горечь.

— Да.

— Ну и что ты чувствовала? Ты же весь год жила на берегу океана, в Ангарной Бухте.

— Мне кажется, было еще две волны. Я не уверена.

— Вот барракуда! — разозлился я. — Ты хочешь сказать, что она долбанет меня ультразвуком, как Жаба?

— Думаю, нет. Она помнит все метки. А вот твари из охранной зоны атакуют тебя как чужака. С их печатью твоя не сойдется.

— А подтверждения этому у тебя есть?

— Нет, — призналась Молчунья. — Чисто теоретические выкладки, основанные на предположении о разумности Поганки.

В разумности Поганки я и сам нисколько не сомневался, но что касается остального — белыми нитками все это было шито.

— В таком случае безумием будет переться в охранную зону с голой задницей, — пожал я плечами. — Неужели тебе настолько не хочется надевать жидкостный аппарат, что ты готова отказать мне в броне?

— Ты же знаешь, у меня с аппратами линии «СГАК» связаны не самые лучшие воспоминания.

— И только?

— Еще не хочется резать спину ножом.

— Этого точно не потребуется, — подмигнул я ей. — Я разработал более продвинутый способ. — Открыв медицинский модуль, я достал трубки с иглами от пакетов с кровезаменителем и показал ей. — Вот чем я собираюсь соединиться с кровеносной системой скафандра. Без всяких катеттеров и надрезов.

— Тоже приятного мало, — Молчунья вздохнула, но больше возражений я от нее не услышал.

На самом деле она была не права — затопляемый батиплан с боевой точки зрения имеет массу преимуществ перед сухими. Во-первых, ему дана большая свобода смены эшелонов, поскольку перепады давления ему не страшны. Во-вторых, в случае аварии экипаж быстро и без затруднений может покинуть машину, поскольку скафандры уже одеты. В серьезном бою это важно. Я вспомнил, как мы с Молчуньей потерпели крушение на «Головастике», и что ей пришлось пережить, пока Долговязый тащил ее по дну до «Блина». Напомнить ей, что ли? Хотя вряд ли стоило это делать. Сама она, конечно, помнить ничего не могла — люди не запоминают, что с ними произошло в состоянии клинической смерти.

Выдвинув ящик с аппаратом «СГАК», я ощупал его спинную мышцу, стараясь найти пульсирующую артерию. В спящем состоянии пульс у «СГАКа» едва различался, но я еще с учебки прекрасно помнил анатомию скафандров и знал, где искать.

— Есть, давай иглу, — сказал я Молчунье, протягивая руку.

Передавив трубку посередине зажимом, чтобы снизить кровопотерю аппарата, я аккуратно ввел иглу ему в вену. Чуть отпустив зажим, я дождался, когда кровь толчками заполнит трубку, и снова зажал ее.

— Один готов, — я разогнул спину и выдвинул следующий ящик.

Со вторым скафандром получилось быстрее.

— С какой глубины начинает работать «СГАК»? — спросила Молчунья.

— По техническим данным, с километра, но лучше накинуть метров двести для надежности. А то скафандры спали целый год, им трудно будет сразу жабры кровью наполнить.

Она кивнула и тронула рукоять изменения глубины. В тишине послышался шум заполняемых балластных цистерн, «Манта», чуть заложив дифферент на нос, плавно скользнула в темную глубину. Я глянул через плечо водительницы — на мерцающей шкале глубиномера медленно ползли цифры.

— Тысяча двести. — Молчунья остановила погружение, после чего в тесной кабине вновь воцарилась почти полная тишина.

— Давай глянем новости напоследок, — предложил я. — Вдруг что в мире изменилось?

— Боишься? — спросила Молчунья.

— Нет. Но глупо будет грозить миру ракетами, если дело и без того решат замять.

— Не дождешься. — Она включила сетевой терминал, экран которого был величиной с ладонь.

Мир продолжал перебирать Леське косточки. Уже выяснилось, что ее муж и подруга детства служили в охотниках. Это, понятное дело, никак не пошло ей на пользу. Высказывались мнения, что от охотников стало больше вреда, чем пользы, что эта служба развивает жестокость ко всему живому, причем жестокость, судя по случившемуся, заразную. Предлагалось охотников распустить, а остатки их функций передать спасателям и полиции. Двое политиков в отношении Леськи открыто высказались за смертную казнь, чтобы на будущее ни у кого и мыслей не возникало…

— Выключай, — сказал я. — Времени мало. Затапливаемся.

Мне уже никого не было жалко.

Молчунья включила насосы, и пол быстро залило толстым слоем забортной воды.

Я ввел напарнице иглу в вену и отпустил зажим, соединив ее кровеносную систему с системой скафандра, после чего помог улечься в ящик с «рассолом». «СГАК» штатно отреагировал на контакт с человеческим телом — выпустил щупальца, обхватил ими Молчунью и крепко сжал, выдавливая из легких весь воздух. Тут же мощные мышцы со всех сторон обхватили ее, создавая первую тепловую оболочку скафандра, следом намотались тугие мышечные жгуты силового каркаса, а поверх них стали на место защитные хитиновые пластины. Одна из них была прозрачной — та, что закрывала лицо. Я видел, как губы плотно сомкнулись, рефлекторно пытаясь спасти организм от напора хлынувшего в легкие «рассола», но в конце концов Молчунья была вынуждена захлебнуться. Несколько раз дернувшись в судорогах, она успокоилась и открыла глаза.

«Как ты?» — спросил я жестом.

«Норма», — показала она.

Воды было уже по грудь, так что мне тоже надо было торопиться. Пока я вводил иглу себе в вену, Молчунья заняла пилотское кресло и качнула рукоять изменения глубины, компенсируя уменьшение плавучести «Манты». Я спиной шлепнулся в ящик с «рассолом», и «СГАК» бодро взял меня в оборот, обвив щупальцами и чуть не сломав мне ребра. Тут же первый слой мышц накинулся на меня, обволок, забил в рот и ноздри «рассол», так что я на какой-то миг потерял сознание. Когда очнулся, перед лицом уже накрепко встал прозрачный хитин шлема. Даже зная, что сопротивляться бесполезно, я все равно пару секунд не мог сделать пугающий вдох жидкостью, но скафандр снизил натиск, грудь у меня немного расправилась, и «рассол» потоком хлынул в легкие. Тут же боль на время ушла полностью — «СГАК» выплеснул в кровь добрую порцию эндорфина, чтобы снизить неприятные ощущения первых минут в жидкостном аппарате.

Вода полностью заполнила кабину, компенсировав натиск глубины. Теперь на «Манте» можно погружаться хоть на дно Марианской впадины. И это было как нельзя кстати для моих планов.

«Что делаем дальше?» — В толще прозрачного хитина перед лицом пробежали зеленые светлячки букв. Это скафандр переводил жесты Молчуньи в текст на моем мониторе.

Теперь и мне придется общаться с ней исключительно знаками Языка Охотников, а я от этого немного отвык.

«Двигайся к границе охранной зоны, — показал я. — Там разберемся».