Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кукловоды

— Но ведь антигравитацию-то, черт возьми, рассекретили!

— Ну и что из этого? Если бы это можно было применять в коммерческих целях — тогда, может быть, это тоже рассекретили бы. Так что молчи.

Боюсь, что я еще что-то говорил, но лучше уж я скажу, что сразу же приумолк.

Когда Чак учился на последнем курсе в Колорадском университете, в Боулдере, он подрабатывал техником-лаборантом. У них там была большая криогенная лаборатория, и сперва он работал в ней. Но университет отхватил жирный кусок — подписал с военными контракт на исследования, связанные с эдинбургской теорией поля. В горах, за городом, построили новую большую физическую лабораторию. Чака перевели туда, в распоряжение профессора Твитчела — Хьюберта Твитчела, который чуть не получил Нобелевскую премию, и это «чуть» его крепко задело.

— Твитчу нашему взбрело в голову, что если бы он дал поляризацию по другой оси, то мог бы не только довести гравитационное поле до нуля, но и изменить его знак! Ничего не вышло. Тогда данные эксперимента он загрузил в компьютер. Увидев результаты, он выкатил глаза. Мне он их, ясное дело, не показал. В тест-камеру установки — тогда в тех краях еще были в обращении металлические деньги — он сунул два серебряных доллара, заставив меня перед этим пометить их. Он нажал на кнопку соленоида, и они исчезли.

Не то чтобы трюк был необыкновенный, — продолжал Чак. — Для полного эффекта надо было бы, чтобы он достал их из уха или из носа какого-нибудь мальчишки, согласившегося выйти на сцену. Но его, видимо, результаты опыта устраивали. Меня тоже — мне платили повременно.

Через неделю один из этих долларов появился в камере снова. Только один. Но еще до этого как-то раз во время уборки — шефа не было, — в камере появилась морская свинка. У нас в лаборатории таких не было, раньше я ее там не видел, поэтому захватил с собой и на обратном пути показал нашим биологам. Они сосчитали своих: вроде все были на месте, хотя с морскими свинками, сам знаешь, полной уверенности нет. Тогда я взял ее домой — пусть поживет.

После возвращения того единственного доллара Твитч навалился на работу так, что даже бриться перестал. В другой раз он поставил такой же эксперимент на двух свинках из биологической лаборатории. Одна из них показалась мне очень знакомой, но получше рассмотреть ее я не успел: он нажал свою красную кнопку, и свинки исчезли.

Когда одна из них — та, что не была похожа на мою, — вернулась дней через десять, Твитч понял, что дело в шляпе. Тут заявился тип из оборонного отдела — этакий штабист-полковник. Оказалось, тоже профессор. Ботаник. Очень кадровый тип. Твит-чу он был нужен, как… Но этот полковник заставил нас принести еще одну присягу, сверх наших допусков. Он решил, что наткнулся на величайшее изобретение в военном искусстве с тех времен, как Цезарь изобрел копировальную бумагу.

Что он придумал: берешь дивизию, посылаешь ее в прошлое или будущее, на то сражение, которое проиграл либо проиграешь, — и победа за нами. Противник даже не догадывается, что произошло. Эго все, конечно, была сущая галиматья, и генеральскую звезду за это дело он не получил. Но гриф «совершенно секретно», который он на это дело поставил, пристал и стоит, насколько мне известно, по сию пору: о рассекречивании я не слышал.

— Для военных нужд это вполне можно использовать, — возразил я, — как мне кажется, если придумать камеру, способную отправлять в путешествие сразу дивизию солдат. Нет, погоди минутку: я понял, в чем тут собака зарыта. Они у вас всегда шли парами. Значит, нужны две дивизии: одна пойдет в прошлое, другая — в будущее. Одну вы, естественно, просто теряете… По-моему, умнее всего просто иметь дивизию в нужном месте и в нужное время.

— Ты прав, хотя рассуждаешь и неверно. Совсем не обязательно посылать в разные стороны две дивизии или двух свинок, вообще два одинаковых объекта. Надо просто уравнять массы. Можно послать дивизию солдат и кучу камней, которые весят столько же. Это же просто правило действия и противодействия — третий закон Ньютона. — Он опять начал рисовать по столу пролитым пивом. — MV равняется MV… базисная формула реактивного движения. Производная формула путешествий во времени — МТ = mt.

— Все равно не понимаю, в чем я не прав. Камни — штука недорогая.

— Пошевели мозгами, Дэнни. Ракету можно на что-то нацелить, ядри ее в дюзы. А как целиться в прошлую неделю? Ну-ка, покажи, где она сейчас? Никакого понятия, которая из масс отправится вперед, а которая — назад. Способа ориентировать оборудование во времени мы еще не нашли.

Я примолк в тряпочку. Действительно, может получиться неловко, если генералу вместо дивизии солдат забросят кучу камней. Неудивительно, что экс-профессор так и не стал генералом. Чак тем временем продолжал:

— Тут надо рассматривать две массы как пластины конденсатора, заряженные до одинакового темпорального потенциала. Потом происходит разряд: шмяк! — одна из них направляется в середину будущего года, а вторая — в историю. Вот только жаль, что никогда не знаешь, какая куда. Но худшее — не это. Ты же не сможешь вернуться.

— А кто собирается возвращаться?

— Ну смотри, какой в этом смысл для исследователя, если нельзя вернуться? Или для коммерческого применения? В какую бы сторону ты ни прыгнул, деньги твои там — не деньги, а связаться с тем временем, откуда ты прибыл, ты не сможешь. Нет оборудования. А оборудования и энергии на это надо много, уж ты мне поверь. Мы, например, получали энергию от генераторов Арко. Дорогое удовольствие… Это — еще один недостаток.

— А ведь вернуться можно, — предположил я, — с помощью Холодного Сна.

— Да? Это если попадешь в прошлое. Можешь ведь ненароком попасть и в другую сторону — заранее-то не угадаешь. Да и то, если попадешь в достаточно недалекое прошлое, скажем, не глубже войны. Но какой смысл? Хочешь узнать что-то про тысяча девятьсот восьмидесятый год, скажем, — возьми да спроси или поройся в старых газетах. Это если бы можно было как-то сфотографировать распятие Христа… Да только нельзя. Не только потому что обратно не вернешься: туда тоже не попадешь. Просто на всем земном шаре не наберется столько энергии. Здесь тоже действует обратно пропорциональная квадратичная зависимость.

— И все равно нашлись бы люди, готовые попробовать ради самого эксперимента. Неужели никто не рискнул?

Чак опять огляделся по сторонам.

— Я и так наболтал тут лишнего…

— Ну, так еще чуть-чуть уже не повредит.

— Я думаю, что рискнули трое. Я думаю. Первым стал один преподаватель. Я был в лаборатории, когда пришел Твитч с этим гусем, Лео Винсентом. Твитч сказал, что я могу идти домой. Я поошивался на улице, и вскоре Твитч вышел, а этот Лео Винсент — нет. Насколько мне известно, он еще там. В Боулдере он после этого не преподавал, это точно.