Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кукловоды

— Спасибо! До свидания!

Он объехал меня и покатил к двери.

— Тебе спасибо!

— Пожалуйста!

У диктора, озвучившего ответы автомата, был очень приятный баритон.

Я опять лег и занялся зав граком, который к этому времени должен был бы остыть. Оказалось, что не остыл. Завтрак «четыре-плюс» с виду был рассчитан на лилипута, но я неожиданно наелся. Наверное, мой желудок уменьшился. Только кончив есть, я сообразил, что поел в первый раз за тридцать лет. Я подумал об этом, заглянув в приложенное меню: то, что я принял за ветчину, значилось как «масса дрожжевая жареная, соломкой, по-домашнему».

Но, несмотря на тридцатилетний «пост», мысли мои были заняты не едой. С завтраком принесли газету: это была «Грейт Лос-Анджелес Таймс» за среду, 13 декабря 2000 года.

По формату газеты остались прежними. Правда, бумага была глянцевая, а иллюстрации либо цветные, либо черно-белые, но стереоскопические. Как это было сделано, я не понял. Еще когда я был мальчишкой, уже существовали стереокартинки, которые можно было рассматривать без приспособлений-стереоскопов. Мне больше всего нравились те, что рекламировали мороженые продукты в пятидесятые годы. Но у тех растровые решетки были сделаны из толстой прозрачной пластмассы, а эти были на простой тонкой бумаге. Но объемность у них была!

Я сдался и стал читать. «Тедди» положил газету на подставку, и я было решил, что дальше первой страницы почитать не удастся. Я никак не мог разобраться, как же перевернуть страницу: чертовы листы будто слиплись!

В конце концов я случайно коснулся нижнего правого угла первой страницы. Она свернулась и перелистнулась сама. Наверное, прикосновение к этой точке вызывало срабатывание какого-то поверхностно-активного механизма. Следующие страницы аккуратно перелистывались одна за другой, стоило только прикоснуться к этому месту.

Чуть ли не половина газеты была настолько обычно-узнаваемой, что я почувствовал приступ ностальгии: «Ваш гороскоп на сегодня», «Мэр открывает новое водохранилище», «Требования службы безопасности ограничивают свободу прессы, заявил Н.И. Солон», «Гиганты берут разбег», «Необычная жара срывает планы лыжников», «Пакистан заявил протест Индии» и т. д. и т. п. Вот куда я попал…

Кое-какие темы были новыми, но из подзаголовков все становилось ясно: «СТАРТ КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ К СОЗВЕЗДИЮ БЛИЗНЕЦОВ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ. Станция получила две пробоины. Жертв нет»; «ЧЕТВЕРО БЕЛЫХ СТАЛИ ЖЕРТВАМИ СУДА ЛИНЧА В КЕЙПТАУНЕ. Требуется вмешательство ООН»; «ЖЕНЩИНЫ-ПРЕЕМНИЦЫ БОРЮТСЯ ЗА ПОВЫШЕНИЕ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ. Требование объявить «любительство» вне закона»; «ПЛАНТАТОР С МИССИСИПИ АРЕСТОВАН ЗА ПРИМЕНЕНИЕ ЗОМБИНА. В свое оправдание он заявил: «энти ребята не под зомбином — они просто дураки…».

Насчет последнего я сумел убедиться на собственном опыте.

Некоторые сообщения были совершенно непонятны. Какие-то «вогли» продолжали распространяться, и пришлось эвакуировать еще три французских города. Король рассматривает вопрос об обработке территории порошком.

Ну, политика во Франции могла зайти куда угодно: король так король. Но вот что это был за «порошок», который они собирались применять для борьбы с этими непонятными «воглями»? Может, радиоактивный? Надеюсь, они выберут безветренный день. Лучше всего тридцатое февраля. Я однажды схватил дозу радиации из-за ошибки одного техника в Сандии. До той стадии лучевой болезни, когда начинается неукротимая рвота, дело не дошло, но ощущения были — врагу не пожелаешь.

Отделение лос-анджелесской полиции в Лагуна-Бич вооружили спирометами, и командир отделения велел стилям убираться из города. «Мои люди получили приказ: сперва спирять, а потом уж разгрумляться. Пора с этим покончить!» Я не был уверен, хочу ли я, чтобы со мной разгрумлялись — или меня раз-грумляли? — даже «потом», и поэтому решил, что буду держаться подальше от Лагуна-Бич до тех пор, пока не узнаю, какой у них счет.

Это просто для примера. Таких сообщений было пруд пруди. Начинаешь читать — вроде понятно, а чем дальше — тем загадочней.

Я хотел пропустить мелкие частные сообщения, но тут мой взгляд наткнулся на новые подзаголовки. Были и старые, знакомые; кто умер, кто родился, сообщения о свадьбах и разводах, но еще появились «погружения» и «пробуждения», с указанием хранилищ. Я поискал Объед. хран. Соутел и нашел свое имя, чувствуя тепло на душе. Обо мне вспомнили. Я был свой.

Самое интересное в газете было в объявлениях. Одно меня просто поразило: «Привлекательная, хорошо сохранившаяся вдова, любящая путешествовать, хотела бы встретить зрелого мужчину со сходными наклонностями с целью заключения двухгодичного брачного контракта». Но вконец достал меня раздел иллюстрированной рекламы.

«Золушка», ее тетки, сестры и племянницы занимали целую полосу, и на картинках по-прежнему стоял наш товарный знак — стройная девушка с метлой, — который я придумал когда-то для нашего фирменного бланка. Я пожалел, что так поспешил отправить Рики свои акции «Золушки Инк.»: похоже, сейчас они стоили бы больше, чем все остальные ценные бумаги, которые я купил. Нет, все правильно: оставь я их при себе, эти двое завладели бы ими и подделали бы передаточную надпись на свое имя. А так они достались Рики, и если Рики стала богатой, то это только справедливо.

Я подумал, что надо первым делом разыскать Рики, и мысленно сделал пометку «очень срочно». На всем свете у меня осталась только она — не мудрено, что для меня это было так важно. Рики, милая! Эх, будь ей лет на десять побольше, я бы и не взглянул на Беллу… и не обжегся бы так.

Так-так, а сколько же ей сейчас? Сорок. Нет, сорок один. Трудно представить себе Рики сорокалетней. Хотя теперь для женщины сорок, наверное, — не старость. Да и в наше время тоже с десяти метров было не разобрать — сорок ей или двадцать.

Если она богата, пусть выставит мне выпивку: выпьем за упокой кристальной души нашего дорогого Пита.

Ну, а если что-то не удалось, и она окажется бедной, несмотря на те акции, что я перевел тогда на ее имя, тогда — тогда, черт меня побери, я женюсь на ней! Да, женюсь. И не важно, что она лет на десять старше меня. Учитывая, что я всегда славился своим ротозейством и расхлябанностью, мне просто необходим кто-то старший — приглядывать за мной, вовремя говорить «нет», да мало ли… Тут Рики, пожалуй, самый подходящий человек: она и десятилетней девочкой рулила и Майлсом, и его домом очень серьезно и довольно эффективно. В сорок лет она, я думаю, осталась такой же, только стала мягче.

На душе у меня сделалось совсем тепло — я уже не чувствовал себя одиноко, как человек, затерявшийся в чужой стране. Ведь у меня был ответ на все вопросы: Рики.