Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Свободное владение Фарнхэма

— Хелло, Филти!

— Привет, Фил.

— Подождите минутку — я только переоденусь.

Она была облачена в глухой комбинезон со шлемом; респиратор свободно болтался на груди.

— О’кей.

Вскоре она вернулась — в более общепринятом и чисто женском одеянии, причем без оружия. Гамильтон посмотрел на нее с одобрением.

— Так-то лучше. Что это был за маскарад?

— Маскарад? А, вы имеете в виду асептическую форму? У меня теперь новая работа — с дикорожденными. С ними надо обращаться ужасно осторожно. Бедные малыши!

— Бедные?

— Вы знаете, почему. Они подвержены инфекциям. Мы не можем позволить им кувыркаться в грязи вместе с остальными. Маленькая царапина — и может случиться все, что угодно. Приходится даже стерилизовать их пищу.

— К чему столько хлопот? Почему бы не дать слабым вымереть?

Филлис казалась раздосадованной.

— Я могла бы ответить формально — что не прошедшие генетического отбора дети являются бесценным справочным материалом для науки. Но я скажу иначе: все они — человеческие существа. Они так же дороги своим родителям, как вы были дороги своим, Филти.

— Простите. Я не знал своих родителей.

Филлис посмотрела на Гамильтона с неожиданным раскаянием.

— О, Феликс, я забыла!

— Неважно. И вообще, — продолжал он, — я никогда не мог понять, почему вы хотите похоронить себя в этом обезьяннике. Это же — смертельное дело!

— Ну-ну. Дети забавны. И доставляют не слишком много хлопот. Корми их — временами, помогай — когда нужно, а главное, люби — все время, не переставая. Вот и все.

— Лично я всегда был сторонником теории дырки с затычкой.

— Чего-чего?

— Вы берете младенца и кладете в бочку. Через дырку вы его кормите, а когда ему стукнет семнадцать — вставляете в нее затычку.

— Знаете, Феликс, — улыбнулась девушка, — для славного малого у вас слишком гадкое чувство юмора. А если серьезно, то ваш метод упускает самую существенную часть детского воспитания — ласку, которую он получает от своих нянек.

— Что-то я не могу припомнить ничего подобного. Я всегда полагал, что в основе воспитания детей лежит забота об их физических нуждах, во всем же остальном их следует предоставить самим себе.

— Вы здорово отстали. Такое мнение бытовало, но было глупым — антибиологичным.

Филлис пришло в голову, что ошибочные взгляды у Гамильтона могли возникнуть из-за того, что он испытал на себе применение этой вышедшей из моды и совершенно безосновательной теории. Обычно от нее уберегал детей естественный материнский инстинкт, однако случай Гамильтона был особенным. Филлис с болью ощущала в нем самое трагическое явление — ребенка, так и не покинувшего воспитательный центр. Когда среди ее собственных питомцев встречались подобные исключения, она окружала их особой, может быть, даже чрезмерной любовью. Однако Гамильтону она об этом ничего не сказала.

— Как вы думаете, — продолжала она вслух, — почему животные вылизывают своих малышей?

— Наверное, чтобы почистить их.

— Ерунда! Вы не можете требовать от животного, чтобы оно оценивало степень чистоты. Это просто ласка, инстинктивное выражение любви. Так называемые инстинкты весьма поучительны, Филти. Они указывают на ценности, способствующие выживанию.

Гамильтон лишь пожал плечами.

— Мы пришли.

Они вошли в ресторан — платный, разумеется, и направились в зарезервированный для них отдельный кабинет. К трапезе оба приступили молча. Свойственный Гамильтону сардонический юмор на этот раз был подточен копошившимися в глубине сознания мыслями. Он по легкомыслию ввязался в эту историю с «Клубом выживших», а теперь она стала приобретать оттенок, немало его тревоживший. Феликсу не пришлось по душе, чтобы Мордан — или, вернее, правительство — поскорее приступили бы к действиям.

Ему не удалось выдвинуться внутри организации так быстро, как он рассчитывал. Заговорщики стремились использовать его, были готовы просить у него денег и принять их, но ясной картины всей сети заговора он пока так и не получил. Он не знал даже, кому подчиняется Мак-Фи Норберт, понятия не имел о численности организации в целом.

А между тем ходить по канату становилось все труднее.

Не так давно он получил возможность убедиться, что организация гораздо старше и намного разветвленнее, чем он предполагал.

Одним из последних актов приобщения к Новому Порядку стала поездка, в которой Гамильтона сопровождал лично Мак-Фи Норберт.

В месте, расположение которого было тщательно скрыто от Феликса, ему позволили ознакомиться с результатами тайных генетических экспериментов.

Ужасные маленькие чудовища!

Сквозь зеркальное стекло он увидел детей, которых с трудом можно было назвать человеческими — их зародышевые жабры искусственно сохранили и развили. Жуткие амфибии в равной степени чувствовали себя дома и в воде, и на воздухе — только им всегда была нужна влажная атмосфера.

— Пригодятся на Венере, как вы думаете? — прокомментировал Мак-Фи и продолжил: — Мы слишком поторопились с выводом, будто остальные планеты Солнечно й системы для нас бесполезны. Разумеется, лидеры в большинстве своем будут жить на Земле, однако вспомогательные группы после соответствующей адаптации смогут постоянно находиться на любой из планет. Напомните, чтобы мы показали вам типы, выведенные для радиоактивной среды и для небесных тел с малым тяготением.

— Любопытно взглянуть, — правдиво, но не слишком уверенно откликнулся Гамильтон. — Кстати, а где вы получаете исходный материал?

— Неуместный и не относящийся к делу вопрос, однако я вам отвечу. По типу вы относитесь к лидерам, и рано или поздно вам придется узнать все. Мужскую сперму мы поставляем сами, а женщин, как правило, отлавливаем среди дикарей.

— Но не означает ли это, что материал плох?

— Да, конечно. Но ведь это лишь первые эксперименты. Ни один из этих опытных образцов не будет сохранен. Вот когда мы придем к власти — другое дело. В нашем распоряжении окажется самый лучший материал — для начала ваш, например.

— Разумеется, — Гамильтон не стал развивать этой темы. — Однако мне ничего не известно о ваших планах относительно дикарей.

— А их и незачем обсуждать с младшими членами. Кое-кого мы оставим для экспериментов, остальные же с течением времени будут ликвидированы.

«Четкий и радикальный план, — подумал Гамильтон. — Разрозненные племена Евразии и Африки, с трудом пробивающиеся обратно к цивилизации после бедствий Второй войны и приговоренные — их согласия никто не спрашивал — к лабораторным опытам или к смерти…» Он решил отрезать уши Мак-Фи по кусочкам.

— …Возможно, и не самый впечатляющий экземпляр, — продолжал тем временем Мак-Фи, двигаясь дальше. Экспонат представлял собой идиота-гидроцефала, но такого уродства Гамильтон не видывал отродясь: перед ним был явно больной ребенок с огромным черепом-переростком. — Тетраплоидный тип, — продолжал пояснять Мак-Фи, — у него девяносто шесть хромосом. Мы полагали, будто в этом кроется секрет супермозга, однако ошиблись. Теперь наши генетики на правильном пути.