Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Свободное владение Фарнхэма

Через девять недель после начала обучения курс был завершен. Чтение было освоено, и дальнейшие занятия только испортили бы дело. Филлис оставила сына в покое и только следила за тем, чтобы в пределах досягаемости Теобальда находилась лишь такая литература, какую она хотела бы ему порекомендовать. Иначе он читал бы все подряд — ей и так приходилось с силой отбирать у него книгофильмы, когда ему надо было заниматься физическими упражнениями или обедать.

Феликса такое увлечение ребенка печатным словом беспокоило, но Филлис поспешила рассеять его опасения.

— Это пройдет. Мы неожиданно расширили пространство его восприятия, и теперь он некоторое время должен осваиваться с этим.

— Со мной вышло иначе — я до сих пор читаю, когда стоило бы заняться чем-то другим. Это порок.

Теобальд читал, запинаясь и часто бормоча про себя; разумеется, ему нередко приходилось обращаться за помощью к взрослым, если встречались новые и недостаточно ясные из контекста символы.

Дома, конечно, не было такого технического оснащения, как в воспитательном центре, где ни единое слово не появляется в букваре, если его нельзя проиллюстрировать наглядными примерами, а если слово символизирует действие — это действие незамедлительно и столь же наглядно воспроизводится.

Однако Теобальд покончил с букварем раньше, чем полагалось, и дом их, хотя и достаточно просторный, должен был бы превратиться в настоящий музей, чтобы в нем разместились все пособия, необходимые для ответов на его бесчисленные вопросы. Филлис напрягала всю свою находчивость и актерские способности, стремясь не уклоняться от главного принципа семантической педагогики: никогда не описывать новый символ с помощью уже известного, если вместо этого можно привести конкретный пример.

Впервые эйдетическая память ребенка обнаружилась именно в связи с чтением. Теобальд буквально проглатывал тексты и если даже не до конца понимал их, то запоминал безукоризненно точно. Детская привычка хранить и перечитывать любимые книги была не для него — единожды прочтенный книгофильм сразу превращался в пустую оболочку; теперь мальчику нужен был следующий.

— Что значит «влюбленный до безумия», мама? — этот вопрос он задал в присутствии Мордана и своего отца.

— Ну… — осторожно начала Филлис, — прежде всего, скажи, рядом с какими словами стояло это выражение?

— «Я не просто в вас до безумия влюблен, как, по-видимому, полагает этот старый козел Мордан…» Этого я тоже не понимаю. Разве дядя Клод — козел? Он совсем не похож…

— Что читает этот ребенок? — удивленно спросил Феликс.

Мордан в ответ промолчал и только выразительно выгнул бровь.

— Кажется, я узнаю слог, — обращаясь к Феликсу, негромко произнесла Филлис и, вновь повернувшись к Теобальду, поинтересовалась: — Где ты это нашел? Признайся.

Ответа не последовало.

— В моем столе? — она знала, что дело обстояло именно так; в ящике стола она хранила связку писем — воспоминание о тех днях, когда они с Феликсом еще не выяснили всех своих разногласий; у нее вошло в привычку перечитывать их — в одиночестве и втайне. — Скажи честно.

— Да.

— Это ведь запрещено, ты же знаешь.

— Но ты же меня не видела, — торжествующе произнес отпрыск.

— Это правда.

Филлис лихорадочно обдумывала создавшееся положение. Ей хотелось поощрить сына за то, что он сказал правду, но вместе с тем — закрыть дорогу непослушанию. Конечно, непослушание чаще оборачивается достоинством, нежели грехом, однако… Ну да ладно. Она отложила выяснение вопроса.

— У этого ребенка, похоже, нет ни намека на нравственность, — пробормотал Феликс.

— А у тебя есть? — немедленно ввернула Филлис и вновь сосредоточила внимание на сыне.

— Там было гораздо больше, мама. Хочешь послушать?

— Не сейчас. Давай сперва ответим на два твоих вопроса.

— Но, Филлис… — прервал ее Гамильтон.

— Погоди, Феликс, — отмахнулась она, — сперва я должна ответить на его вопросы.

— А не выйти ли нам в сад покурить? — предложил Мордан. — Некоторое время Филлис будет занята.

И даже очень. Уже «влюбленный до безумия» являлось труднопреодолимым препятствием, но как объяснить ребенку на сорок втором месяце жизни аллегорическое употребление символов? Нельзя сказать, чтобы Филлис в этом слишком преуспела. И некоторое время Теобальд, не чувствуя различия, поочередно именовал Мордана то «дядей Клодом», то «старым козлом».

Эйдетическая память является рецессивной. И Гамильтон, и Филлис получили ответственную за нее группу генов от одного из родителей. Теобальд — в результате селекции — унаследовал ее от обоих. Скрытая потенция, рецессивная в каждом из его родителей, полностью проявилась в нем. Конечно, и «рецессив», и «доминанта» — термины относительные; доминанта не подавляет рецессив полностью, это — не символы в математическом уравнении. И Филлис, и Гамильтон обладали превосходной, выходящей за рамки обычного, памятью. У Теобальда она стала практически совершенной.

Рецессивные характеристики, как правило, нежелательны. Причина проста: доминантные характеристики в каждом поколении закрепляются естественным отбором. Этот процесс — вымирание плохо приспособленных — идет изо дня в день, неумолимо и автоматически. Он столь же неутомим и неумолим, как энтропия. Нежелательная доминанта изживет себя в расе за несколько поколений. Самые плохие доминанты появляются лишь в результате мутаций, потому что они или убивают своих носителей, или исключают размножение. Примером первого может служить зародышевый рак, второго — полная стерильность. Однако рецессив способен передаваться от поколения к поколению — затаившийся и не подверженный естественному отбору. Но в какой-то момент ребенок получит его от обоих родителей — и вот тогда-то он развернется вовсю. Именно поэтому для первых генетиков столь трудной проблемой было исключение таких рецессивов, как гемофилия или глухонемота; до тех пор пока соответствующие этим болезням гены не были нанесены — крайне сложными, косвенными методами — на схему, было невозможно определить, действительно ли является абсолютно здоровый индивид действительно «чистым». Не передаст ли он нечто скверное своим детям? Этого никто не знал.

Феликс заинтересовался, почему же в таком случае эйдетическая память оказалась не доминантой, а пользующимся столь дурной славой рецессивом.

— Есть два ответа, — отозвался Мордан. — Во-первых, специалисты все еще спорят, почему некоторые характеристики являются доминантными, а другие — рецессивными. Во-вторых, почему вы считаете эйдетическую память желательным свойством?

— Но… Господи! Вы же выбрали ее для Бальди!