Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Вне всяких сомнений (сборник)

На вершине холма бродяга опустил детишек на небольшой пятачок суши и огляделся.

— Убираться надо отсюда, — выдохнул владелец машины.

— Без толку. Ты вокруг погляди, — покачал головой бродяга.

Стена воды, шедшая с юга, разбилась о вершину их холма. Между ними и холмами, в овражке, где осталась машина, получился небольшой рукав, а основная масса воды проходила, накрыв оставленное ими шоссе, западнее, направляясь к Солтон. Стоило водителю оглянуться — и рукав вновь соединился с основной массой волны. Вода окружила их со всех сторон. Ему страшно захотелось закричать и броситься в черный, бурлящий поток. Наверное, он и закричал, потому что бродяга встряхнул его за плечо.

— Спокойней, друг. Эх, успели бы еще через пару холмов перевалить…

— Что? — Он протер глаза. — А, да. Что теперь делать?

— Я к маме хочу, — решительно заявила девочка.

Бродяга рассеянно погладил ее по голове, а Томми Хаякава обнял ее.

— Я о тебе позабочусь, Лора, — серьезно сказал он.

Вода уже почти накрыла машину и все прибывала. Бурлящая «голова» потока давно миновала холм, и грохот затихал; вода прибывала медленно — однако прибывала.

— Нам нельзя здесь оставаться, — упрямо сказал водитель.

— А придется, — ответил бродяга.

Пятачок суши таял на глазах; теперь он был футов тридцать на пятнадцать. И здесь они были не одни. Койот, американские зайцы, разные мураши, ползуны-грызуны — всех бедных пустынных родственников равно теснила, сужая круг, вода. Койот и зайцы не обращали друг на друга никакого внимания. На самой верхушке холма стоял грубый бетонный столб футов четырех в высоту — обелиск с бронзовой табличкой на боку. Водитель перечел табличку дважды, прежде чем до него дошел смысл написанного.

То был репер, и табличка, наряду с данными о широте-долготе, утверждала, что выгравированная на ней — вот эта самая — линия и есть «уровень моря».

— Эй! Гляди, гляди! Мы спасены! Воде выше, чем вот по-сюда, не подняться!

Бродяга взглянул на табличку.

— Да, знаю. Я уже видел читал. Так это еще ничего не значит. Отметку-то до землетрясения делали.

— Но как…

— А теперь он, может, выше стал, или ниже… Поглядим.

Вода все прибывала, она поднялась уже по лодыжку. Зайцы и прочая мелкая живность постепенно перестали барахтаться и пошли ко дну. Теперь они стояли посредине ничем не разделенной глади воды, стремящейся из-за Шоколадных гор к Солтон, на запад, в сторону близлежащих холмов. Койот, на манер собаки, жался к их ногам, а затем, вроде как решившись, скользнул в воду и погреб к холмам. Голова его долго маячила на поверхности, пока не слилась с водой в сгустившихся сумерках.

Вода поднялась до колен, и тогда они подняли детей на руки. Непоколебимость бетонного столба волей-неволей внушала кое-какую уверенность; они просто стояли и ждали, слишком вымотанные, чтобы бояться и дальше. Стояли молча. Даже дети — с тех самых пор, как пришлось бросить машину, — не проронили ни слова.

Темнело. Внезапно бродяга спросил:

— А ты молиться умеешь?

— Да нет… не шибко-то.

— Ладно, тогда я сам попробую, — он сделал глубокий вздох. — Отче всемилостивейший, твое всевидящее око не пропустит и летящего воробья, будь милосерд к недостойным рабам своим. Избави их от сей беды, если будет на то воля твоя. — Чуть помолчав, он добавил: — И сделай это как можно скорее, пожалуйста. Аминь.

Темнота сомкнулась над ними непроглядная — ни звездочки на небе. Воды они больше не видели, зато слышали и чувствовали ее отлично. Вода была не холодной, и, когда она поднялась до подмышек, стало даже лучше, чем раньше. Дети сидели теперь у них на плечах, опираясь спинами на затопленный столб. Течения теперь было почти не заметно.

Раз что-то натолкнулось на них в темноте — дохлая корова, бревно, а может, труп — как знать? Толкнув их, нечто прошло дальше. Раз водителю вдруг показалось, что свет мелькает над водой, и он быстро сказал бродяге:

— Слушай, а фонарь, который ты спер у меня, все еще с тобой?

Последовала долгая пауза, затем бродяга натянуто ответил.

— Ты меня, значит, узнал…

— Ну еще бы. Где фонарь?

— Я его пропил в Центро. Но, слышь, Мак, — рассудительно продолжал бродяга, — кабы я его и не пропил, он бы все равно сейчас в машине лежал, в бардачке… А будь он у меня в кармане, так намок бы и никуда уже не годился.

— А, ладно. Забудь.

— О’кей. — Они немного помолчали, а потом бродяга спросил: — Друг, ты можешь чуток обоих детишек подержать?

— Наверное. А зачем?

— Вода-то все прибывает. Может, и с головой еще накроет. Ты возьми ребятишек, а я заберусь на столб, усядусь сверху и ногами его обхвачу, а ты мне потом их обоих передашь. Так мы дюймов восемнадцать выиграем, а то и целых два фута.

— А я как буду?

— Будешь за мое плечо держаться так, чтобы голова над водой была.

— Ну, давай попробуем.

Получилось. Дети уцепились за бродягу по бокам, поддерживаемые водой и его руками, а шофер уцепился за что мог — сначала за ремень бродяги, потом, когда вода еще поднялась, а ноги не доставали больше до дна, за его ворот. Они все еще были живы.

— Эх, хоть бы светло было, что ли… В темноте хуже.

— Ага, — отозвался бродяга. — Было бы светло, нас бы кто-нибудь заметил.

— Кто?

— Да хоть с самолетов. Когда потоп — всегда самолеты высылают.

Внезапно шофера нещадно затрясло, точно волна ужаса накатила и накрыла с головой. Он вспомнил другой потоп, когда не было никаких спасательных самолетов.

— Что стряслось, Мак? — тут же спросил бродяга. — Спекся?

— Нет, я в порядке. Просто воды не выношу.

— Хочешь, давай поменяемся. Ты держи ребят, а я плавать буду.

— A-а… Не надо. Еще уроним кого… Пускай уж как есть.

— Ладно, не боись. Поменяемся, и все будет в порядке, — бродяга встряхнул ребятишек. — Эй, просыпайтесь! Просыпайтесь, мои хорошие, и держитесь крепче.

Дети перешли на плечи шофера, а он с помощью бродяги обхватил коленями столб. Потом он осторожно умостился на самой верхушке столба; бродяга же столб отпустил и свободно лежал в воде, заякорившись за владельца машины одной рукой.

— Ну как, порядок? — спросил шофер.

Рука бродяги слегка сжала его плечо в темноте.

— Нормально.

— Держись.

— Это уж — будь уверен.

Шофер был пониже бродяги ростом, и ему, чтобы голова не уходила под воду, приходилось сидеть очень прямо. Дети крепко вцепились в него, а он поддерживал их, чтобы было повыше. Потом бродяга спросил:

— У тебя ремень есть?

— Ага. А зачем?

— Сиди смирно.

Вторая рука бродяги зашарила по его поясу, вытащила ремень, и брюки распустились посвободнее.

— Я хочу ноги твои к столбу привязать. Тут что плохо — у тебя икры судорогой свело. Держись-ка покрепче, я сейчас.