Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Достаточно времени для любви

Мои медицинские книги произвели один странный эффект. Наши дети с детства знали английские термины, описывающие анатомию и функции человеческого организма. Элен Мейбери никогда не прибегала к сленгу, разговаривая с беби Дорой, Дора тоже всегда разговаривала с детьми корректно. Но чтение моих книг ввергло их в интеллектуальный снобизм, и сложные латинские слова просто очаровывали их. Если я, как обычно, говорил «матка», то какой-нибудь шестилетка, непременно невозмутимо информировал меня, что в книге написано «утерус». Или же в дом врывалась Ундина, извещая всех, что козел Борода «копулирует» с Шелковинкой. Ребята тут же бросались к козам, чтобы понаблюдать за процессом. Обычно лет в четырнадцать-пятнадцать они избавлялись от этой ерунды и вновь начинали говорить на обычном английском, как и их родители. Впрочем, полагаю, вреда от этого не было.

То, что наши отношения не интересовали детей, как отношения животных, понемногу вошло у них в привычку. Дору, по-моему, не очень беспокоили случавшиеся иногда нарушения нашего уединения, потому что остаться вдвоем становилось все сложнее и сложнее. Лет через двенадцать или тринадцать после того, как мы пришли в долину, я наконец выстроил большой дом. Такое долгое строительство объяснялось тем, что я лишь время от времени уделял ему внимание. Мы переселились в еще не законченное сооружение, потому что в старом уже не помещались, да и очередной младенец (Джинни) уже находился на пути в этот мир.

Отсутствие уединения Дору не волновало, потому что ее милое сладострастие было целомудренным. На мне же оставило отпечаток то общество, в котором я вырос, — общество, свихнувшееся на всем, а на этом особенно. Дора во многом помогла мне исцелиться, но я так и не сумел достигнуть ее ангельской невинности.

Невинностью я именую не детское невежество — я говорю об истинной невинности умной, опытной взрослой женщины, не таящей в себе зла. Дора была столь же прямодушна, сколь и чиста. Она знала, что за поступки надо отвечать. Она понимала, что «вместе со шкурой слезет и хвост», что «нельзя быть немножко беременной» и что, вешая человека медленно, мы не оказываем ему любезность. Трудные решения она принимала без колебаний, беря на себя всю тяжесть последствий, если решение оказывалось ошибочным. Она могла извиниться и перед ребенком, и перед мулом. Но это случалось редко, поскольку честность редко позволяла ей сделать ошибку.

Оступаясь, она не занималась самобичеванием, а исправляла ошибки, училась на них и особенно не сокрушалась по их поводу.

Должно быть, эти качества были врожденными: что-то, наверное, добавила и Элен Мейбери, которая воспитывала ее. Элен Мейбери была женщиной разумной и чувствительной. Если подумать, оба эти свойства подкрепляют друг друга. Личность чувствительная, но неразумная вечно все перепутает, у нее все будет не так. Персона же разумная, но не чувствительная… Впрочем, таких я еще не встречал и не уверен даже, что подобное существо способно существовать.

Элен Мейбери родилась на Земле, но, перебравшись на новое место, сумела избавиться от скверного воспитания — и избавила ребенка Дору и Дору-девушку от вредных норм умирающего общества. Кое о чем мне рассказала сама Элен, но больше я узнал от самой Доры, когда она стала женщиной. Знакомясь с той незнакомкой, на которой женился, — а семейные пары всегда начинают совместную жизнь, будучи в некотором смысле совсем не знакомыми, сколько бы они ни знали друг друга, — я узнал, что Доре известно об отношениях, некогда существовавших между Элен Мейбери и мною, включая экономическую, социальную и физическую стороны вопроса.

Это не заставило Дору ревновать меня к тете Элен: для Доры ревность была просто словом, говорившим ей не более чем слово «закат» земляному червю. Способность ревновать так и не развилась в ней. Отношения между Элен и мной она считала естественными, разумными и вполне пристойными. По сути дела, я был уверен, что пример Элен послужил для Доры решающим фактором, когда она выбрала меня в супруги, ибо о моем очаровании и красоте говорить не приходилось. Элен не учила Дору считать секс чем-то священным: на собственном примере она показала ей, что секс — просто способ, позволяющий двоим людям быть счастливыми.

Взять хотя бы тех трех стервятников, которых мы убили. Будь они добрыми и порядочными — скажем, такими, как Айра и Галахад, — в тех обстоятельствах, когда на четырех мужчин приходится одна женщина и соотношение не может измениться, полагаю, Дора вошла бы в их положение и легко и естественно перешла бы к многомужеству, да еще сумела бы убедить меня, что подобное решение является для всех наилучшим.

Кроме того, дополнительные мужья не заставили бы ее нарушить брачного обета: Дора не клялась мне в вечной верности; я не позволяю женщине давать мне подобное обещание, ведь приходит такой день, когда его приходится нарушать.

Так что Дора вполне смогла бы сделать счастливыми четверых порядочных честных мужчин. У Доры не было болезненных привычек, мешающих человеку любить все больше и больше, — Элен постаралась. Кстати, еще греки знали, что одному мужчине не погасить огня в кратере Везувия. Или это говорили римляне? Неважно, кто это сказал, — как было и так есть. Возможно, в подобном браке Дора стала бы еще счастливее. А если бы она была счастливее, то из этого, как ночь за днем, следует, что стал бы счастливее и я, хотя трудно представить, что можно испытать большее счастье. К тому же наличие дополнительной мужской силы облегчило бы мне жизнь — у меня всегда было слишком много дел. Приятна была бы и компания. Впрочем, оговорюсь — компания мужчин, которые подходили бы для Доры. Что же касается Доры, то, если у нее хватало любви для меня и кучи детей, еще три мужа вряд ли бы истощили ее ресурсы — это был неиссякаемый источник. Впрочем, данный вопрос чисто гипотетический. Все трое Монтгомери настолько мало напоминали Галахада и Айру, что трудно считать их принадлежащими к одной и той же расе. Эти твари были достойны смерти — ее-то они и нашли. Я почти ничего не узнал о них, осмотрев то, что нашлось в их фургоне. Минерва, они не были поселенцами: в их фургоне не нашлось ничего необходимого, чтобы пахать землю. Не было ни плуга, ни мешка с семенами. Более того, все восемь мулов оказались холощеными. Не знаю, чем они занимались. Разъезжали любопытства ради, быть может. Чтобы, устав от странствий, вернуться назад , к «цивилизации». Или же они рассчитывали обнаружить каких-нибудь поселенцев, одолевших перевал раньше их, и силой заставить их покориться? Не знаю — я никогда не старался понять гангстеров. Да и незачем — мне заранее известно, как с ними поступать. Впрочем, они совершили фатальную ошибку, рассердив мягкую и нежную Дору. Она выстрелом выбила пистолет из руки Монтгомери вместо того, чтобы выпустить пулю в более легкую мишень: живот или грудь. Это важно? В высшей степени, с моей точки зрения. Бандит целится в меня. И если бы Дора стреляла в Монти, а не в пистолет, даже сразив его первым же выстрелом наповал, последний рефлекс, вероятно, заставил бы его пальцы сжаться, и я бы получил пулю. Ну а из этого вытекает с полдюжины следствий, и все скверные.