Николай Шмелёв - Кронос

Вопреки названию, в сарае, где должны ходить толпами особи, все как один — на одно лицо, никого не было. Не было не только объектов размножения, но и мебели тоже.

— Ничего не понимаю! — воскликнул Комбат, пожимая плечами. — Пусто, как у нищего в суме.

— А чего тут понимать? — Доцент хмыкнул и улыбнулся. — Столько клонированных личностей: с одним характером, с одинаковыми наклонностями — взяли и пропили всё оборудование, вместе с мебелью. Где-нибудь на воле…

— Пойдём, посмотрим телепортационные камеры, и валим отсюда! — предложил Дед. — Увиденного и так, на всю жизнь хватит.

— Здесь воздух, как будто пропитан неудачными экспериментами, — морщась, прошептал Сутулый. — И ещё, кое-чем…

— Сейчас дверь откроешь, он ещё больше пропитается, — убеждал его Дед.

Осторожно войдя в лабораторию, сталкеры увидели камеру, круглую в поперечнике и, наполовину стеклянную. Она имела шлюз, как и полагается по жанру, но внутри была пустая. Пульт непонятного назначения притулился у стенки, и не подавал признаков электронной жизни. Стены помещения, выкрашенные белой краской, имели грязный оттенок: то ли от времени, то ли от весёлых экспериментов.

— Пусто, — сделал заключение Почтальон, хоть и так всем было видно, что разнообразием обстановка не баловала.

— Согласно карте, это передающий пункт, — ответил Бульдозер на немые вопросы. — Стартовая площадка.

— Попробовать никто не желает? — предложил Бармалей новый вид экстрима.

— Даже адреналин не успеет выделиться, — смеясь, ответил Кащей. — Мне лично, так кажется.

— Что-то, да успеет! — заверил его Дед.

Следующая дверь выделялась, из себе подобных, неестественно сильной помятостью и, судя по всему, повреждения были нанесены изнутри.

— Это, какая же силища должна быть? — изумился Пифагор. — Мне уже кажется нецелесообразным открывать калитку.

Сутулый, подойдя к двери, громко в неё постучал и, приложив ухо, почти к самому железу, прислушался. Ни шороха, ни звука, не раздалось за непроницаемой перегородкой, повидавшей на своём веку, видимо немало. Глядя на изуродованный металл, можно было себе представить, что творилось в тех стенах, какие страсти кипели в теплящихся жизнью оболочках, какие отчаяния подвигли испытуемых, на такие порывы ярости. А может быть, полное отсутствие рассудка заставило обитателей кромсать неподдающуюся преграду?

— Не отвечают? — издевался Комбат над Сутулым, присоединяясь к нему, и барабаня по железу так, будто хотел выбить из неё дурь и непослушание. — Откройте — милиция!

— Это они там, от радости онемели! — высказал Крон свою версию. — Кстати, Ком, а почему милиция, а не полиция?

— Потому что мы вооружены, будучи гражданскими лицами, а не профессиональными правоохранителями, — пояснил Комбат.

— Ну, все грамотные стали! — сплюнул Крон. — Вооружённые бандиты мы, с точки зрения закона — так и говори. Называй вещи своими именами, и открывай уже, наконец, эту мятую железяку. Нервы не железные, хоть и помяты, может быть похлеще этой жестянки!

Открывшаяся картина была достойна кисти испанских сюрреалистов. Посередине лаборатории возвышался такой же ящик, как и в передающем центре. Вокруг него стояли мумии и не подавали признаков активности. Ни один забальзамированный мускул не дрогнул на почерневших, от времени, лицах. Обмоточная ткань местами отсутствовала, обнажая иссушенную кожу, но в целом, картина не выходила за рамки музейного показа. Правда, одна странность, всё-таки была: время от времени казалось, что застывшие в нелепых, но в монументальных позах, замотанные в лохмотья мертвецы, смотрят живыми и ненавидящими глазами. У комбата сдали нервы и, не выдержав, он выпустил очередь из автомата, в результате чего мумии рассыпались в прах; разлетелись в такую пыль, которая казалась древнее самого времени.

Вздрогнув от неожиданности, Крон молча сплюнул и тихо сказал, вкладывая в каждое слово весь накопившийся, за прошедший период, яд:

— Зачем же так сразу? Можно было и поговорить…

— У психолога болтать будешь! — сердито ответил стрелок и перезарядил оружие.

Пыль, вперемежку с пороховым дымом, витала в воздухе и щипала в носу, вызывая неудовольствие у некоторых членов компании, которые громко его выражали. Другим она причиняла, не меньше неудобства, но они предпочитали помалкивать, не то, гвалт бы стоял такой, какой бывает на восточном базаре, при известии о появлении знаменитого вора. Сгрудившись у входа, и не обременяя себя попиранием останков погибших, товарищи стали держать совет, что делать дальше. Доцент первый предложил самое разумное решение, указывая рукой на круглую заглушку, венчающую коридор, как круглая печать:

— Надо выметаться отсюда, и немедленно! Даже в этот проход, чтобы не казалось потом, будто зря сюда шли.

— Осталась самая малость — открыть его, — зевая, сказал Дед.

Увидев, что Почтальон откололся от коллектива, Бармалей указал на него пальцем, со словами:

— Смотрите, что это он там руками машет?!

— Почта! — позвал его Крон. — Ты с кем там разговариваешь? Сам с собой, что ли?!

Почтальон встрепенулся, будто очнувшись от гипноза и, развернувшись, медленно подошёл.

— Ты с кем там болтал, спрашиваю?

— С Гаштетом, и с Компотом.

— Гаштет с нами не пошёл, а Компот давно умер! — сказал Крон, методично расставляя акценты и чеканя каждое слово, при этом, в упор, глядя на респондента.

— ?

— Вот, уже и оборотни появляться стали, — обречённо вздохнул Пифагор.

— Мы сами, как оборотни, — махнул рукой Доцент. — Осталось повесить к потолку фонарик, и выть на него.

— Чем тебя примус не устраивает? — усмехнулся Дед. — Не надо ничего вешать, и голову задирать к потолку! Будешь оборотнем считаться! Как думаешь — таких много?

— Если брать не по сущности, а по духу, то количество особей может возрасти до шестизначной цифры, — прикинул в уме Доцент.

— Так! — засуетился Сутулый, подойдя к массивной заглушке, преградившей путь к свободе. — Давайте быстро отсюда убираться.

Куда вела эта заглушка? Действительно к свободе, или… О последнем, думать не хотелось, и Бульдозер занялся изучением механизма запора двери. Окрашенная в жёлто-красный цвет плита, местами облупилась до серебристого металла, не имевшего следов ржавчины, что уже, само по себе, говорило о прочности конструкции.

— А вот и склад! — раздался радостный крик Сутулого.

Он стоял перед убогой дверью, покрашенной в тон стенам, которая не весть на чём держалась, чтобы не упасть. Не мудрено, что поначалу на неё не обратили никакого внимания — её просто не заметили. На двери располагалось смотровое стекло, на котором приютилась короткая записка, гласящая: «Условно заклеено!». Рядов висела следующая, на которой корявым почерком было выведено: «Условно затенено!» Комбат повеселел, от таких пояснений, и просветил несведущих о шедших, в этих стенах, учениях: