Алла Марковская - Волны. Сэнп

— Я сказал, брось оружие у порога!

Сын Шиллы кинулся на кузнеца с кулаками:

— Ах, ты, выродок!

Старуха выбежала из дому вперед Гэла, остановилось перед своим агрессивным чадом, воздев руки к небу:

— Остановись! Совсем озверел у Фэрраса! Хозяин просит бросить железки у порога! Значит брось! И тогда заходи!

Гэл, не обращая больше на него внимания, вышел на улицу. У стены дома лежал завернутый в мокрый кожаный плащ юноша, с бледным как льдины Ангаллы63 лицом. Разбитая губа, затекший глаз, кровь на мокрой и грязной полотняной рубахе.

Гэл обреченно вздохнул, поднял раненого на руки и занес в дом.

Шилла забрала меч у застывшего, как столб, сына, и бросила его в грязь. Гэл остановился в дверях и обернулся вполоборота, коротко бросил:

— Заходи и сиди тихо.

Шилла тут же схватила своего детинушку за рукав и потащила в дом. Кэрфи пропустил всех, закрыл дверь. Меч Фэрраса он вновь заткнул за свой пояс.

Гэл положил юношу на ворох из шкур, где раньше спал Кэрфи. Раненный тихо застонал. У него была рана на животе, не глубокая, но он потерял много крови. Нэллэи долго как безумная смотрела на лицо юноши, сдавленно вскрикнула:

— Литто! — и потеряла сознание.

Шилла поспешила к девушке.

— Литто? — Переспросил Кэрфи, — тот самый Литто, ради которого она убежала? — халкеец разозлился, — убить его мало!

— Угомонись, — коротко бросил Гэл. Он снимал рваную, грязну рубаху с воспитанника Фэрраса, осмотрел рану, аккуратно прощупал ее, повернулся к Шилле, — нагрей воды, и принеси несколько чистых тряпок.

— Он жить будет? — спросила старуха.

— Да, — ответил Гэл, — ничего серьезного, лишь бы рана не воспалилась. Его резанули по животу, но резанули ножом, небрежно и вскользь. Фэррас не хотел убивать мальчишку…

Шилла кивнула и ушла греть воду.

Кэрфи сел на лежанку. Девушка пришла в себя, увидела, что Литто ей не привиделся, заплакала. Кэрфи обнял ее, и она не отстранилась, прижалась головой к плечу халкейца и рыдала уже в голос, не в силах успокоиться.

Сын Шиллы не решился отойти от порога. Мать дала ему кусок лепешки и миску с супом, он ел и смотрел на рукоятку меча за поясом Кэрфи. Какие мысли роились в буйной голове сэнпийского наемника, можно было только догадываться, но Кэрфи для него уже был врагом. А Гэла он теперь очень боялся.

Халкеец, сидя у двери, незаметно уснул, продолжая сжимать в руке меч Фэрраса. Нэллэи забылась беспокойным сном, вскрикивала, плакала, просила помочь. Шилла гладила девушку по голове, шептала заговоры. Под утро, когда подействовал отвар из трав, тоуна тихо по-настоящему уснула. Шила тоже дремала рядом с ложем тоуны. Айрэ смог заснуть только на руках Гэла, лишь через час Гэл уложил сына в постель у печи. Литто перестал стонать, видимо, боль уже не была настолько сильной.

Сын Шиллы не спал всю ночь, как и Гэл. Они сидели один против другого — наемник Фэрраса у стены, кузнец у окна. Гэл подобрал под себя ноги, закрыл глаза, расслабил тело. Но молодой наемник, как волк, чувствовал — странный кузнец за ним следит.

Под утро сын Шыллы поднялся. Поклонился спящей матери. Поклонился кузнецу, и прошептал: — Отпусти меня.

— Иди… — тихо ответил Гэл.

И сын Шиллы неслышно ушел. Дверь предательски скрипнула и старушка Шилла проснулась, спросонья по привычке поправляя волосы. Она огляделась, как будто пыталась вспомнить, что произошло вечером. Встрепенулась, вскочила, посеменила на непослушных ногах к двери, выбежала во двор, под дождь, закричала: — Сыночек!

Гэл услышал ее голос, как будто сквозь пелену.

— Не уходи! Сыночек! — кричала старушка в сумрак дождливого утра. — Вернись!

Сын не хотел услышать ее зов.

— Как мне все это надоело… — прошептал Гэл, поднялся на ноги. Взял плащ из плотной мешковины, вышел во двор, как был, босым. Подошел к застывшей под дождем Шилле, набросил на ее плечи плащ, обнял ее и тихо сказал: — Пойдем в дом… Холодно.

Она не плакала, она только вздрогнула, когда он набросил ей на плечи плащ. Потом подняла уставший от вечного ожидания взор, посмотрела в синие глаза волна и тихо спросила с надеждой с верой: — Ты ведь его не прогнал бы? Ты ведь его не убьешь?

— Не прогнал, — заверил ее Гэл, и, обняв ее за плечо, повел в дом.

Шилла вздохнула и пошла с кузнецом. Сыну мать сейчас не нужна. Но ведь в доме были те, кто нуждался в ней. И свою материнскую любовь она с готовностью отдаст им: маленькой, несчастной, прозрачной как облако тоуне, молодому воспитаннику Фэрраса, сыну кузнеца и самому кузнецу. Ведь кузнецу, упрямому в своей грустной тоске, более других нужна любовь матери.

Был еще один, противоречащий сам себе, сильный, наивный, стремительный, вершащий добро, не знающий себя. И ему сейчас плохо от чувства вины. А сын все равно вернется, наиграется, набегается и под вечер своей жизни вернется к матери, уставший, голодный — она накормит его и сядет возле спящего сына штопать его старую рубашку. Сын обязательно вернется…

Нэллэи спала. Литто сидел рядом с ней. Очнулся и настороженно смотрел на Кэрфи. Кэрфи тоже проснулся, подобрал упавший меч Фэрраса и со злостью сверлил взглядом молодого воспитанника Фэрраса. Гэл понял, что вернулся вовремя. Шилла присела рядом с Литто, приказала ему лечь. На повязке вновь выступила кровь.

Гэл тихо шепнул Кэрфи, проходя мимо:

— Иди за мной…

Кэрфи не посмел ослушаться нодийца.

Гэл подбросил дров в камин и ушел на кузницу. Кэрфи догнал его и сразу же бесцеремонно спросил:

— Что?!

— Помоги мне. Нужно разжечь огонь в кузнице… Почистить коней, напоить и накормить. Их теперь трое, я сам не справлюсь…

Кэрфи был ошеломлен:

— Я думал, ты позвал меня поговорить…

— О чем? — удивился Гэл.

— О том, как я должен сейчас поступить… — смущенно объяснил Кэрфи.

— Как сам думаешь, так и поступай… — пожал плечами Гэл и протянул халкейцу деревянное ведро, — а пока думаешь, сходи за водой к колодцу. Нужно наполнить эту бочку до краев, — Гэл указал на большую бочку в углу конюшни.

Кэрфи вздохнул, взял ведро и направился к выходу, на пороге оглянулся и тихо сказал:

— Я виноват… я мог остановить ее, но я помог ей. Теперь она опозорена… но если я женюсь на ней? — Гэл разжигал огонь и не обернулся, его плечи едва заметно вздрогнули. Кэрфи не дождался ответа и уже тише сам для себя вынес вердикт. — Я должен…

Гэл оглянулся, когда халкеец вышел, и он не совсем был уверен, прав Кэрфи в своем желании исправить ошибку подобным образом, или не прав. В конюшне послышался грохот, Рыжий конь проснулся и лег в солому, как всегда, ударив копытами по деревянной стене.

Шилла готовила похлебку в котле, тихо напевала грустную песню, котенок замяукал, разбудил Айрэ. Гэл услышал, как маленькие пятки его сына затопали по комнате. Застонал раненный Литто. А на улице Кэрфи вытащил из колодца первое ведро. Гэл улыбнулся. Вот и хорошо, конечно, была в конюшне бочка, наполненная дождевой водой, но ведь халкейца нужно чем-то занять, чтобы глупые мысли, сомнения и чувство вины отступили на второй план.