Алла Марковская - Волны. Сэнп

В этом маленьком городке, где жители знали друг друга, незнакомца на рыжем коне старались попросту не замечать, мол, много вас тут таких ходят, но лучше прибрать с подоконника остывающий хлеб, чтоб колдун не сглазил, да обругать глупую дочь, которая засмотрелась на всадника, позабыв о том, куда мать посылала.

Гэл расспросил у старухи, сидевшей на ступеньках дома, где в городке можно найти постоялый двор. Та, захихикав, указала скрюченным пальцем на узкую улицу, закованную в двухэтажные дома с высокими крышами и маленькими окнами, прошамкала беззубым ртом:

— Там и харчевня, туда и ехай. Но ты там аккуратней, стражники рядом обитают.

Гэл, право слово, не понимал, причем здесь стражники. Но уже начал привыкать к тому, что старики встречаются на каждом шагу.

Постоялый двор напоминал неприступную цитадель. Добротный дом в два этажа, с высокой крышей и внушительными печными трубами, окруженный конюшнями, как стенами. Гэл въехал сквозь гостеприимно открытые ворота, к нему подбежал мальчик, спросил, что делать с лошадьми. Гэл попросил привязать их к коновязи. Знал, что Огонька привязывать бессмысленно, но понадеялся на добропорядочность кроткого Летуна. Айрэ требовал снять себя с седла.

Мальчик конюший ждал монетки за услуги, не дождался, сердито плюнул, не рискнул высказываться, убежал. Гэл взял сына на руки и ступил на порог харчевни. Огонек уже разглядывал узел, и понемногу пробовал его зубами на прочность. Летун посмотрел на своего высокого друга с явным осуждением, тихо заржал.

Большая комната, где потолок поддерживали толстые деревянные столбы, разрисованные яркими узорами, видимо, не просто узорами. Символы на домах и на столбах харчевни повторялись и что-то означали, наверно, отвечали за благополучие и достаток. По стенам развешаны тарелочки-картинки, пучки трав и несколько старых сковородок, на полках кружки из дерева и стаканы из толстого цветного стекла. Из кухни доносился аромат жареного мяса. В комнате за массивными столами сидело около двух десятков посетителей. Между столом и дверью кухни стоял хозяин харчевни, словно неприступный страж, дородный, с круглым животом и маленькими темными глазами на крупном лице, он вытирал драгоценные стаканы чистой тряпочкой, любовался блеском стекла и ставил их на полку. Гэл подошел к хозяину, тот с опаской посмотрел снизу вверх на нежеланного гостя, сдержанно улыбнулся и спросил:

— Чего молодой господин желает?

С хозяином постоялого двора пришлось объясняться. Гэл предложил за ночлег спеть несколько песен и помочь по хозяйству. Хозяин харчевни, хитро улыбаясь, ответил на такое предложение:

— А ты сначала спой. Если заработаешь, заплатишь и заночуешь, а нет — коня заберу, — и спросил, хитро прищурив глаза, — что ж ты в армию не пошел, раз уж родился третьим, да еще ребенка за собой таскаешь. Сироту подобрал? Еще милостыню начнешь просить.

— Не начну, — разозлился Гэл, — заработаю.

— Хорошо, хорошо, — Поспешил отступить хозяин, опасаясь, как бы гордый изгнанник не отплатил ему за оскорбления ударом ножа или кулака, эти бродяги всегда под защитой императора, их все оправдывает, почему, неизвестно, — Ты хоть и третий «только коня достойный», а гонору на первого. Давай, спой песню, если постояльцам понравится, я мальца покормлю. Жалко ребятенка…

Хорошо, что наступил вечер и в харчевню пришли люди, кто переночевать, кто поесть, кто выпить после работы. Старая, сломанная лютня слегка дребезжала в руках, и Гэл старался играть тише, чтобы голос звучал громче. Получалось очень даже неплохо, копейки наполняли почерневшую от времени щербатую тарелку.

Гэл удостоверился, что заработает на ночлег, постояльцам нравились его песни, заходили жители поселка послушать приблудного менестреля благородного происхождения (предполагалось, что третий сын, который выбрал путь менестреля, знает толк в искусстве). Пришедшие покупали выпивку, садились за столы, хозяин харчевни посчитывал в уме, сколько он заработает сегодня, раздобрился и велел маленькому слуге поставить Огонька и Летуна в конюшню, накормить и напоить их, и даже почистить. Гэл опасался, что конюшенный не справиться с безумным Рыжим конем, но все обошлось. Огонек пошел за мальчиком, и позволил вычистить себя. Служанка покормила Айрэ и забрала малыша спать на кухню, а Гэлу предложили выпить дешевого вина, так сказать, промочить горло.

Но вдруг неожиданно хлопнула дверь и маленький конюшенный слуга с порога звонко крикнул:

— Бродячий театр! Бродячий театр Данэталла приехал!

Хозяин харчевни всплеснул руками, и без злости проворчал:

— И снова без денег… — И уже мальчишке, — Поставь их клячу в денник, да накорми. Сегодня явно день такой, что все бродяги сходятся ко мне.

За тоненькой фигуркой мальчишки возникла тень высокого худого человека.

Хозяин харчевни, перебирая коротким ногами, раскинув длинные руки, пошел наперерез гостю, как будто хотел остановить его прямо у порога и не пустить в комнату, но если послушать, то оказывалось, толстяк очень рад дорогому гостю. Долговязый гость шагнул на порог харчевни, позволяя себя рассмотреть: тонкая сеть морщин вокруг глаз и губ, седые, длинные волосы, стянутые в хвост. Он улыбался, и видно было, что часть передних зубов ему кто-то выбил. Светлые глаза насмешливо и цепко осмотрели всех посетителей комнаты. Хозяин харчевни обнял пришлого, гость оказался на голову выше толстяка. Хозяин елейным голосом приговаривал:

— Друг мой! Заходи, заходи… давно тебя не было, давно… О господа, господа, проходите, рассаживайтесь. Устали? Отдохните у меня. Неужели и в нашем городишке будет праздник песни и жеманства? А где Шогги? Неужели, как жаль, такой голос! Да это больше твоя беда, чем его. Да заходи, Дан, заходи.

Воспользовавшись приглашением хозяина харчевни, за Седым входили его спутники. Профессию актера легко можно определить по одежде, по непринужденному поведению, по, казалось бы, искренней улыбке, даже, можно сказать, искренней радости от встречи с неискренним гостеприимным хозяином харчевни.

Вторым вошел ведущий актер, у него были черные, аккуратно подстриженные по плечи волосы, а на загорелом скуластом лице черные, похожие на щетку усы. Темные насмешливые глаза добродушно смотрели на радушного толстяка, дежурная улыбка скользнула под усами, и там затаилась. Актер был широкоплечим, жилистым, сильным, столь же высоким, как седой Данэталл. За спиной усатого будто пряталась высокая худощавая блондинка, грустная героиня театральных постановок в светло-кремовом платье с кружевными манжетами и аккуратной прической. Ее густые волосы были собраны тяжелым узлом на затылке, из узла кокетливо вились несколько длинных подкрученных локонов. Рядом с грустной героиней возникла симпатичная девушка с пышной рыжей шевелюрой в красной юбке и белой блузке с лютней в руке. Рыжая девушка так искренне улыбалась, что Гэл захотел улыбнуться ей в ответ.