Владимир Контровский - Тропой неведомых Миров

— А ты не помнишь корабля, Хан–Шэ? …корабля… …летящего в тёмной пустоте… …холодные искры звёзд… Большой лодки со многими вёслами? — голос одного из старейшин походил на шуршание змеи в сухой траве.

— Нет, мудрый. Я не помню ничего. Загляните в меня, и вы увидите, — человек вдруг осёкся. Как могут лесные дикари заглянуть внутрь него? Для этого нужно владеть магией…

Однако ничего не произошло: видимо, старейшины сочли его слова привычным оборотом вежливости, ритуалом, принятым в собственном племени Пришедшего–из–Леса.

— Хорошо, Хан–Шэ. Сегодня мы согласны с вождём, — на этот раз заговорил другой старейшина, — ты можешь остаться среди нас. Пусть будет так.

«Остаться среди вас… Вы чистые сердцем дети природы, часть того самого Леса, в котором вы живёте и которого боитесь. Что мне ваша жизнь — мне, который…$1 — и тут снова в виски человека плеснула боль, уже ставшая знакомой.

— А ты не боишься, Старший Охотник, — третий из стариков вдруг обратился прямо к вождю, — что при своих талантах Хан–Шэ захочет занять твоё место? Это вызовет смуту и кровь, вождь.

«Глупые дети! Неужели вы всерьёз думаете, что власть вождя маленького лесного племени — это предел моих мечтаний?$1 — подумал человек, но ничего не сказал вслух.

— Я ничего не боюсь, мудрый, и ты знаешь это. Вождем охотников становится лучший, и он обязан подтверждать своё право каждый год. Если меня сменит более достойный, тем лучше для всего племени ан–мо–куну.

Суровая отповедь вождя поставила точку в этом недолгом споре. Собственно говоря, спора и не было — просто соблюдался ритуал. Кувшин с хмельным снова пошёл по кругу, затем по второму, а жареное мясо было просто великолепным на вкус. А потом Старший Охотник вновь заговорил:

— И ещё одно, Хан–Шэ. Моя дочь… Она была женой лучшего из молодых охотников рода, но всего лишь три дня. Потом её молодой муж ушёл в лес и не вернулся — прыгающая змея впилась ему в горло. Ты великий охотник, и моя дочь сможет быть хорошей матерью для твоих сыновей — племени нужны дети, наша жизнь коротка, и слишком многие уходят в Хижины Предков до наступления старости. Хоэ!

В хижине, оказывается, было смежное помещение, вход в которое прикрывала ещё одна висячая циновка. Сейчас эта циновка отдёрнулась, и из‑за неё, мягко ступая босыми ногами, появилась невысокая молодая женщина в платье из тонковыделанной кожи, расшитом бисером и перехваченном узким цветным пояском. Густые чёрные волосы дикарки спадали на плечи, полудетские губы были приоткрыты, а тёмные глаза смело глядели прямо на человека, который вдруг узнал её. Они уже виделись раньше, и каждый раз лесная красавица точно так же смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Оказывается, это дочь вождя… Хан–Шэ в полной мере оценил первобытную хитрость Старшего — вряд ли зять будет подсиживать тестя. Да и какой отец не пожелает для дочери мужа–охотника, способного в одиночку положить такое чудовище, как хугу–хугу? Система жизненных ценностей лесного народа проста и незатейлива. А почему бы и нет, собственно говоря? Она вполне привлекательна как женщина, тем более с таким зовущим взглядом…

— Моя дочь, Хан–Шэ. Её зовут Хоэ. До Месяца Свадеб ещё далеко, но для вас мы решили сделать исключение.

«Ещё бы! Если уж меня приняли в племя, то ждать просто неразумно — а вдруг взгляд Хан–Шэ остановиться на любой другой девушке племени! После того, что случилось сегодня у частокола, наверняка почти любая из невест сочла бы за честь разделить брачное ложе с таким могучим охотником. Да и зачем мучить молодую вдову, заставляя её беспокойно ворочаться в одиночестве на звериных шкурах?». Конечно, человек снова ничего не произнёс вслух. Ему всё равно некуда идти, точнее, он не знает, куда идти. Придётся ждать, пока не проснётся память. Так почему не сделать это ожидание приятным, насколько это возможно?

С этими мыслями человек встал на ноги и подошёл к Хоэ, которая следила за его приближением блестящими чёрными глазами. На её смуглых щеках проступил лёгкий румянец, когда она протянула свою небольшую, но крепкую ладошку и взяла Хан–Шэ за руку. Следуя за Хоэ в полумрак соседней комнаты, человек услышал, как четыре голоса за его спиной хором произнесли–пропели: «Да будет благодать неба над вашим ложем!»

Пол комнаты, которая была гораздо меньше по своим размерам, чем главная, с очагом, устилали мягкие звериные меха — целый ворох шкур. Хоэ опустилась на эти шкуры на колени и, не сводя с Хан–Шэ сверкающих глаз, медленно распустила стягивавший её одеяние ремешок. Затем она одним плавным рывком сняла через голову своё платье–рубашку, оставшись совершенно нагой. И по её движениям человек понял, что она истосковалась по мужской ласке ничуть не меньше, чем он сам по ласке женской…

А потом, глубокой ночью, когда весь посёлок (за исключением недремлющих стражей) крепко спал, человеку приснился сон. Будто бы он взирал с головокружительной высоты на какой‑то мир, расстилавшийся далеко внизу. Разноцветные пятна — голубые, жёлтые, бурые, — различимые в разрывах между клубящимися облаками, обозначали моря, пустыни и горы этого мира. А затем картина стала ближе, и всё поле зрения заняло одно большое зелёное пятно, перечёркнутое наискось узкой синей извилистой полоской.

И вдруг человек понял, что это Лес и Река, только видимые с очень большой высоты, на которую не забираются даже птицы. Что было за границами Леса, человек различить не мог. Потом картина снова стала удаляться, замелькали разноцветные пятна, и, наконец, весь Мир, где были и Лес, и Река, и наверняка многое другое, превратился в сверкающую каплю. Капель этих становилось всё больше, они сливались в сверкающий поток, в водопад, низвергавшийся из ниоткуда в никуда. Перед потрясённым взором человека бушевал водоворот всей необъятной Вселенной…

…Звёзды, звёзды, звёзды… Звёзды без счёта… Алые всполохи и слепящие белые вспышки… Ощущение Силы, переполняющей всё моё существо, Силы, способной гасить эти звёзды…

Человек проснулся с колотящимся сердцем, переводя дыхание, как после долгого и трудного бега, и даже не понял поначалу, где он находится. Темнота и тишина в хижине были почти осязаемыми — казалось, их можно потрогать. Человек долго вглядывался, прежде чем начал различать нечёткие контуры предметов. Тихонько вскрикнула во сне Хоэ — наверное, маленькой лесной дикарке тоже приснилось что‑то страшное: хугу–хугу с человеческим лицом или нечто подобное. Чёрные волосы Хоэ разметались и переплелись с мехом звериных шкур, покрывавших ложе.

Хан–Шэ протянул руку и тихонько погладил её по голове. Женщина благодарно вздохнула–всхлипнула и прижалась к нему всем телом, как перепуганный зверёк, наконец‑то отыскавший надёжное убежище в этом огромном и страшном мире…