Дмитрий Сергеев - Точка возврата

- Синие глаза нравятся, а синее платье - не очень. Впрочем, если ты очень хочешь...

На кладбище было тихо и пусто. Пахло прелой листвой. Могила ее мамы неожиданно оказалась в довольно запущенном состоянии. Евгений не отходил от Инны ни на шаг. Часто ему приходилось буквально закрывать собой то, что находилось совсем близко и чего ей видеть было нельзя.

- Ты можешь пройтись, - попросила Инна. - Я минут пять посижу одна.

Евгений отошел, стараясь по-прежнему закрывать собой страшный объект.

- Сколько заброшенных могил! - сказал старик в видавшей виды рясе, похожий на старинного пустынника. И сколько зла развелось, алчности, никто ни о чем не думает наперед. А ведь сказано у пророка: "Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?"

- Вы монах, что ли? - полюбопытствовал Евгений.

- Старец я, и удивляюсь всему увиденному здесь.

- Здесь, как везде. А решают в столице, дедушка.

- Да-а. И сказано у пророка: "Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь убийцы. Серебро твое было изгарью, вино твое испорчено водою, князья твои законопреступники и сообщники воров..."

- Издалека идете?

- Ох, издалека. И дал мне Господь узреть грядущее...

Что-то проговаривая, старик скрылся среди деревьев.

- Позвольте, что вы сказали насчет грядущего? - Евгений устремился за ним, но монах словно сквозь землю провалился.

Тут художник спохватился и бросился обратно. Инны у могилы ее матери не было. Да, она была там, куда он не должен был ее допустить.

- Что это такое? - женщина дрожала, как от холода. - Ты знаешь, да?

- Пойдем отсюда, это просто случайное совпадение, - Евгений постарался сохранить спокойный, непринужденный вид.

- О чем ты говоришь? Ведь это же моя фотография - посмотри!

- Ну, может, это какая-то глупая шутка, - начал теряться художник.

- Какая шутка? Кто может так шутить? Кому это надо? - говорила она, жалобно всхлипывая. - Я же чувствую: что-то не так. Только не пойму, что. Ну скажи, не лги мне.

Она медленно села на лавку у своей могилы и заплакала навзрыд. Он опустился рядом, уткнулся лицом в ее колени и закрыл глаза. На него нашло какое-то оцепенение. Ему вдруг стало казаться, что это он умер и его закопали здесь, под этой плитой, а она всегда была жива и сейчас пришла к нему на могилу.

- Пойдем домой, - наконец сказал он после бесконечно долго длившейся паузы.

- Ты мне не скажешь?

- Скажу. Пойдем домой.

Инна достала из сумки платок и зеркальце, стала вытирать лицо.

- Я боюсь, - вдруг сказала она.

- Чего?

- Не знаю. Но я очень боюсь. Я хочу, чтобы мы пошли ко мне.

- Зачем?

- Не знаю. Но я тебя очень прошу.

- Хорошо, но мы же хотели зайти в магазин.

- Нет, не сейчас.

Ему все же удалось затащить Инну в магазин, затем в другой, третий. И она выбрала себе ярко-синее платье. Потом он сказал, что уже поздно, что он устал, да и она, судя по всему, - тоже, и что завтра они непременно пойдут к ней. И завтра же он расскажет ей о нелепой случайности, из-за которой ее посчитала погибшей. Потом они сидели у Евгения, и он старался всячески ее утешить, отвлечь от тяжелых мыслей. Когда он очередной раз взял женщину за плечи, она вдруг отстранилась:

- Подожди.

- Никак не можешь отойти от пережитого потрясения?

- Дело не в этом, - она отрицательно покачала головой. - Вернее, не только в этом.

- В чем же еще? - Евгения начало одолевать смутное, но ужасное предчувствие.

- Со мною что-то происходит.

- Я понимаю, тебе трудно. Ты расстроилась, не знаешь некоторых обстоятельств, тебя это тревожит, угнетает.

- Не только это.

- Ну что еще? Что?

- Что-то происходит с моим телом - оно как-то немеет, будто отмирает. Такое чувство, что я еще здесь и в то же время - уже не здесь.

Евгений посмотрел в ее неподвижные, затуманенные глаза и ощутил чувство ужаса, от которого похолодело внутри.

- Так что? - гипнотизирующим голосом спросила женщина, глядя в его лицо остекленевшими глазами. - Может быть, ты теперь скажешь мне?

Художник понял, что попался - не надо было так откровенно пугаться.

- Это усталость. Ты перенервничала, вот тебе и нездоровится. Я вызову врача, он пропишет лекарства. А пока тебе надо принять горячую ванну. Сразу станет легче. Вот увидишь. Сейчас...

Он заметался по квартире, засуетился, не зная, что делать сначала - вызвать врача или готовить ванну. Наконец он заскочил в ванную, открыл краны, стал регулировать температуру воды.

Когда Евгений вышел из ванной, в комнате было пусто. Разум, кажется, отказал ему. Ничего не соображая, он метался по квартире, заглядывая всюду, где может поместиться взрослый человек, а затем и туда, где не поместится даже ребенок. Наконец эта горячка у него прошла.

- Этого не может быть, - шагая взад-вперед по комнате и часто жестикулируя руками, заговорил он. Это мы - те, кто перемещается отсюда, возвращаемся. Потому что так задумано. А они - те, кто находится там, могут переместиться только с нашей помощью, когда мы возвращаемся. Перемещение снова туда без этих препаратов, рамочек с шариком никем не предусмотрено и потому невозможно. Тогда где же...

Он растерянно развел руками и вдруг схватился за голову. Затем бросился к выходу. Было уже темно. Моросил мелкий дождик. Комнатные тапочки не позволяли бежать в полную силу. Наконец один из них слетел с ноги. Второй Евгений сбросил сам. Улицы, улицы, улицы. Переулок. Мост. Разноцветные огни вокруг. Совсем близко тяжело громыхал вагонный состав. Ступеньки, ступеньки. На мосту - никого. И вот это место. Евгений перегнулся через перила, чтобы посмотреть вниз. Вдруг кто-то прыгнул на него сзади и опрокинул на спину. Охрину удалось подняться, но этот кто-то все еще висел на его плечах. Евгений захватил нападающего одной рукой за воротник, другой - за предплечье и в падении вперед бросил его через себя. Тот крякнул и обмяк. Стоя на четвереньках и морщась от боли в колене, Евгений пристально всматривался в непревычно перевернутое лицо перед собой. Это лицо было ему знакомо, но он никак не мог понять, чье же оно. Наконец, до боли вывернув шею, чтобы увидеть лицо нападавшего в более привычном ракурсе, художник узнал Светлого.

- Чего тебе надо? - спросил Евгений, пытаясь подняться.

Но поэт снова крепко вцепился в него.

- Пусти! - вырываясь, крикнул Охрин. - Я же только посмотреть! Пусти!

Руки Светлого разжались, и Евгений снова припал к парапету. Поэт пристроился рядом.