Иннокентий Сергеев - Танец для живых скульптур

Когда я отдавался ей, изнемогая от наслаждения, когда она становилась одним пылающим комком страсти и становилась вдруг больше самой земли, всего мира, и я падал в неё и растворялся в ней, и не было уже ничего больше... Тишина.

Она борется с чем-то?

Когда она вдруг становится задумчивой, о чём она думает?

Я не спрашивал её. Она знала больше меня.

Если я обижался, она обращала всё в шутку. Она смеялась, подшучивая надо мной.

Я был от неё без ума.

Иногда мне становилось страшно, когда я думал о том, что она для меня всё. Что, если я потеряю её? Это будет конец.

Она тоже чувствует это?

Она боится своей страсти, боится потерять меня, она не хотела привязываться ко мне так сильно? А теперь уже поздно, и она ещё больше распаляется, желая удержать меня. Или защитить?

Ведь она сильнее.

Защитить, заслонить, но от чего же? От чего, Каролина?..

От чего, Каролина? Ведь мы же одни, совсем одни, посмотри, вокруг никого!..

Я всегда был один.

И таил своё одиночество, оно рвалось из меня и разрывало мою грудь, и плакал, мне было жалко себя, я хотел, чтобы они знали, что я плачу, я убегал от них, чтобы они не увидели, и, забыв обо мне, они веселились, а я, спрятавшись, плакал, мне хотелось, чтобы они стали искать меня и нигде не могли найти, и испугались, они бы раскаялись. Я плакал от бессилия и жалости к себе, я ненавидел их и хотел к ним.

Они забыли про меня, я был один.

Я шептал о своей тоске собакам, а они вдруг начинали выкусывать из своей шерсти и глупо таращились, испуганно вскакивали и отбегали и издали смотрели на меня злобно, не понимая, за что я бью их. А я звал их, чтобы они простили меня. Я понимал, что это гадко, и ненавидел себя и бил себя по лицу, и хотел убить... Я шептал о своей тоске подушке, стене, окну, темноте, дереву, кому-то неведомому, доброму...

- Я хочу знать, зачем тебе деньги

знать, зачем, зачем тебе знать об этом, ты

- Я хочу знать, что ты затеял

никогда, никогда не поймёшь этого, никогда

- Я дам тебе денег, если ты объяснишь, зачем они тебе

не поймёшь меня, вы все, никогда!

- Так ты не желаешь объяснить

Никто никогда не поймёт этого!

я искал тебя, всегда искал тебя, я знал, что ты есть, я всегда был один, ты полюбишь меня, ты поймёшь то, чего

Никто Никогда Не Понимал!

Меня гладили по голове, называли мужчиной, но тут же забывали обо мне и смеялись между собой, потому что думали, что я ребёнок, мне хотелось кричать. Сделать им больно, так, чтобы они знали, кричать!..

Я убегал и забивался в угол, а за столом мне наливали морс и звали, чтобы я пил и отправлялся спать.

А женщины пили вино и не замечали, что меня нет.

Она сказала: "Называй меня мамой".

...........................................................................

.................

Леди, сидя у большого зеркала в вычурной золочёной раме, делает утренний макияж. Перед ней на туалетном столике косметика - крема, тоники, чего только нет. Неужели она всё это возит с собой?

Уже утро, или, может быть, день. Я только проснулся, ещё не умылся и не успел привести себя в порядок - заспался.

Я неслышно подкрался к ней сзади, но она увидела меня в зеркале и улыбается мне.

- Доброе утро, засоня.

- Я вчера уснул, устал с дороги... Ты уж извини...

Я наклоняюсь к ней и целую её в плечо.

Она поворачивается ко мне.

- Выспался?

- Да.

- Значит, теперь ты в форме?- она пожимает плечами и снова отворачивается к зеркалу.- Тогда к чему этот трагический тон?

Я снова наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать.

- За нами скоро заедут. Может быть, ты хочешь принять душ?

- Да,- говорю я, глядя на её волосы.- Что? Извини, я ещё не совсем проснулся.

- Так просыпайся скорее!

- Всё это похоже на сон.

- Завтрак ты уже проспал,- говорит она.

- А что, здесь завтракают по часам?

- Да. Неудобно, правда?

- Да,- говорю я.- Но мы с тобой можем позавтракать и в номере? Или где-нибудь...

- Не думаю, что у нас будет на это время. Ты был здесь когда-нибудь?

- В этих местах? Нет, никогда.

Сегодня она устраивает пикник. Она говорила мне об этом вчера.

- Никогда?

- Нет.

- А, вообще, на море?- говорит она, извлекая из футляра алую губную помаду.

- Летом - никогда.

- Неужели, никогда?- она смотрит на меня в зеркало.- Ну, иди, у нас мало времени.

Я отправляюсь в ванную.

И, только я успеваю включить воду, как в комнате за дверью раздаются радостные женские голоса.

Я выключаю воду и минуту-другую стою, прислушиваясь.

Потом закрываю дверь на шпингалет, снова включаю воду и затыкаю ванну пробкой.

Мне хочется выйти к ним, но не выходить же в таком виде. Ничего, без меня не уедут.

.................................................................

Я открыл шпингалет и вышел. Комната была пуста.

Я уселся в кресло и под монотонное жужжание фена стал прикидывать, куда мне пойти. Или, может быть, остаться в номере и ждать её?

Не могла же она уехать без меня. Значит, она скоро вернётся.

Тут я вспомнил, что у меня нет денег, но, странно, я не испытывал никакого беспокойства.

Я выключил фен, отложил его в сторону и подошёл к окну.

Весь мир был залит солнцем, море... Отсюда был виден пляж и полоса прибоя.

Я стоял и смотрел в окно.

А потом я увидел деньги. Они лежали на подоконнике.

И ещё записка: "В 4 часа у пристани".

Я посмотрел на часы. Впереди был весь день.

Я рассмеялся.

...........................................................................

........

Я стоял у открытого окна в пустом гостиничном номере и смеялся, а там, впереди, было море, и всё вокруг было залито солнцем.

Я шёл по раскалённому солнцем тротуару, отбивая находу чечётку, оркестр, шествовавший за моей спиной, подбадривал меня пронзительными воплями труб и грохотом тарелок, от улицы к улице он становился всё громче - должно быть, ко мне сбежались все уличные музыканты и ресторанные оркестры, какие только есть в этом городе, и просто все-все-все.

Заметив очередной кабачок, я командовал штурм, и под радостные завывания саксофонов, рёв литавр и нетерпеливое повизгивание скрипок моё доблестное войско овладевало очередной крепостью, и тогда, подогретая возлиянием, музыка окончательно сходила с ума, сотрясая стёкла и стены заведения, чем заставляла доброго хозяина то и дело хвататься за сердце и возводить глаза к потолку.

Заплатив за всё, что было здесь выпито и разбито, я просил его заказать что-нибудь моему оркестру,- обычно заказывают посетители, ну, а мы сделаем наоборот!

И он называл какую-нибудь песенку, и мы пели её все вместе.

"Ах, эта музыка возвращает меня прямиком в детство. Вот это было время!"

И мы расставались, счастливые и растроганные, и музыка продолжала триумф.

И если по улице шла обворожительная принцесса,- несомненно, заколдованного королевства,- я требовал исполнить в её честь гимн, и цветочницы сбегались как пчёлы на запах клубничного варенья, и я брал у них охапки цветов и подносил своей незнакомке.