Яна Дубинянская - Клуб любителей фантастики, 2008

— Дело в том, — начал я очередную (кто знает, может последнюю?) лекцию, — что практически все религии признают в человеке «искру божью». Значит, в каждом из нас — частица высшего разума, духа Вселенной, который над всем и во всём. Видимо, наш «друг» осознал, что просто владеть информацией — мало. Чтобы сделаться Богом, ему нужно выжать, вернее — вымучить души людей.

— М-да… Что-то мудрёно. Выходит, путь к Богу лежит через боль, через страх.

— Бывает и так. В масштабах Вселенной жестокость — нормально. Трудно представить себе Мир, в котором была бы одна только светлая сторона.

— И литература это в принципе подтверждает, — согласился напарник. — Но только ведь можно, наверное, к Богу прийти по-другому? Мне что-то не хочется становиться великомучеником — космонавтом.

— Наверное, можно. Но шару мы уже ничего не докажем. Он вырвет нам ногти, снимет скальпы, отрежет уши, носы, языки и, конечно, не забудет про…

— Хватит! — Мой напарник не выдержал. — Ты об этом так говоришь, как будто делаешь сам.

— Извини, — сказал я. — Это от нервов. В старых книгах писали, что есть синдром замещения «жертва — палач». Ты спрашивал, можем ли мы избавить себя от страданий? Я пробовал утром открыть аптечку, в которой, ты знаешь, есть «особые» препараты. Дверцу заклинило намертво. Я полагаю, что всё, что помогло бы нам свести счёты с жизнью, теперь для нас недоступно.

Напарник мне не поверил и попытался (разумеется, безуспешно) закрепить конец галстука на тут же лопнувшем креплении площадки под куполом рубки.

— Что же нам теперь делать? — спросил бедняга растерянно. — Я готов, если нужно, пожертвовать жизнью за правое дело, но… я… боли боюсь.

— Вот если бы мы смогли шар каким-либо образом убедить, что наши страдания ему не нужны, — начал я вслух рассуждать. — Что он получит желаемое, не причиняя нам ни физической боли, ни терзая наш дух.

— Может быть, — предложил напарник с робкой надеждой, — мы докажем, что всё, что ему нужно, у него уже есть?

— Докажем, как же! — сказал я ворчливо. — Объявим, что всё, что содержится в книгах великих писателей прошлого, — глупость и ерунда.

— А хоть бы и так! — огрызнулся напарник. — Я готов, если нужно, это сказать.

— Ну да! — усмехнулся я. — Шар тебе сразу поверит. Он, между прочим, достаточно вдумчиво ищет и чувствует смысл… если он, этот смысл, в книгах есть…

— Стоп, стоп, стоп! Ты намекаешь на… — догадался напарник.

— Конечно! Мы с тобой упустили из вида современную литературу. Ты её ведь, кажется, изучал?

— Не вполне современную. Той поры, когда членство в литературных кружках ещё не передавалось по наследству, и писатель был вправе выбрать собственный стиль.

— Напряги память. Ты же помнишь все учебники наизусть.

Напарник наморщил лоб.

— Вот, пожалуйста!

— «Это был в целом достойный период, когда написанные в тему конкурсов глубокие и нетривиальные рассказы в целом уже не воспринимались, но похожие друг на друга как две капли воды ещё не срывали аплодисментов. Побеждали тогда нередко рассказы добротные, но не имеющие ничего общего с темой, которую задали организаторы. Примерами из первых «Сломанных прялок» (есть версия, что тогда они назывались «Рваные грелки». — Прим. ред.) и конкурсов «Алой розы» (может быть, «Малой прозы». — Прим. ред.) могут служить…»

— Неважно, — перебил я, — вспоминай дальше.

— «…С некоторых пор особой доблестью стало считаться прочитывать тему конкурса рассказов «наоборот», то есть, говоря огрублённо, понимать «свет» в смысле «тьма».

Чемпион по числу комментариев на рассказы в сети: сказка «Про тигрёнка». Эта людоедская история была написана на конкурс детских сказок со счастливым концом. Идя навстречу поклонникам, автор снял рассказ с конкурса. Ведь во время обсуждения своих произведений участники оставались формально анонимными и теряли самые сладкие дни заслуженной славы».

— Пока я не услышал чего-либо для нас полезного, — отметил я с сожалением.

— Описание других шедевров той поры «История новейшей литературы» не сохранила, — огрызнулся напарник. — Дальше в учебнике про то, что «началось интенсивное распределение писателей по секциям и подсекциям. Способность мыслить у авторов уменьшалась по мере того, как упрощалась, становилась более однородной среда их общения и сужался круг интересов. Они всё меньше оставались литераторами в первоначальном, историческом смысле этого слова и превращались в не желающих иметь друг с другом ничего общего стилистов».

— Да, вот ещё что было написано про самое первое, положившее начало разделению литературы на секции, поколение сетевиков:

— «В конце жизни их часто постигало разочарование в читателях. Уходящие мэтры не могли смириться с тем, что не могут вписаться в новые, ещё более узкие по сравнению с привычными для них форматы.

Война форматов привела к тому, что в поисковиках не сохранилось ни одной ссылки на вдохновителей и родоначальников сетевой литературы. О дискуссиях на когда-то популярных форумах мы сегодня можем судить лишь по эпитафиям на памятниках забытым авторам:

«Флудить так флудить!»

«Не могу жить во флуде!»

«Плюйте на книги классиков!»

«Сам дурак и бездарность графоманская!»

«Здорово получилось, а никто не понимает!»

«Странное не может быть топовым!»

«Топ! Топ! Топ! Затопчу!»

— Хм, — выразил я сомнение, — некоторые высказывания кажутся весьма самодовольными.

— Они, как правило, взяты с блогов раннего периода. А по мере того, как рамки стандартов интернет-конкурсов (то есть вкусовых предпочтений участников) становились всё уже и жёстче, мэтры-сетевики вслед за классиками (и другими, как они называли, «сеяными» собратьями по перу, то есть имеющими публикации в журналах и книгах) сходили с дистанции. Их рассказы, хотя бы немного отличающиеся от новых шаблонов, казались читателям странными. А выбор по принципу «нра — не нра» был жесток.

— Теперь всё становится ясно. Ты случайно не знаешь, проводят ли сетевые конкурсы сейчас?

— Конечно! Они идут постоянно. Литературных кружков уже, наверное, больше, чем в галактике звёзд. Ведь в каждом обычно не больше трёх человек. Любой, знающий себе цену писатель, должен быть твёрдо уверен, что призовое место — за ним.

— Что ж, — улыбнулся я. — У нас появляется шанс. Мы увеличим с помощью шара число виртуальных призов.

Хорошо, что каналы связи с Землёй не закрыли. (От нас, разумеется, ждали, что мы дадим сигнал SOS и заманим в ловушку спешащие к нам корабли.)

Мы не поленились найти в астронете все литературные сайты, журналы, чаты, страницы. А потом замкнули трафик на шар.

Он легко подключился ко всем, кто был рад обрести в нём ценителя и знатока. И… попал в расставленную нами ловушку.