Владимир Михайлов - Дверь с той стороны (сборник)

– Тогда я выключу плафон, – сказал он. – Вы ведь светитесь собственным светом.

– Вам предстоит разочарование.

– Нет. Просто свет этот вижу один я.

В этом Зоя не была уверена, но вслух не произнесла ничего; да и зачем? Любовь не доказывают и не опровергают, в нее верят или не верят – и все.

– А физик, кажется, что-то придумал, – сказал капитан Рудику, когда они, завершив свой внеурочный обход, шли пассажирской палубой. – Мысли-то у него бывают дельные. Я буду спать спокойнее, если услышу, что у него на уме.

Он постучал в дверь каюты. Ему не ответили.

– Спит, – сказал Рудик.

– Придется завтра, – сказал капитан. – Он стукнул еще раз и нажал. Дверь отворилась. Каюта была пуста. – А, его нет, – сказал капитан. – Пойдем.

– Где же он может быть сейчас?

– Ну, корабль велик, – проговорил капитан, но тон его голоса не соответствовал смыслу слов. Капитан ускорил шаги, словно салон пассажирской палубы вдруг стал ему в тягость.

Проснувшись, физик почувствовал себя счастливым. Он любил женщину, и она была рядом. А что еще нужно для жизни?

Проклятая страсть к обобщениям и на этот раз подвела его: он стал думать, что нужно и что не нужно для жизни, и сумасшедшая идея снова ударила ему в голову, и он ощутил горечь во рту.

Он тихо оделся, стараясь не разбудить ее, хотя ему очень хотелось сделать именно это. Но совесть была неспокойна, и он знал, что это состояние не пройдет, пока ему не докажут, что мысли его – совершенный бред. Или пока он не докажет противоположное.

Он решил, что не станет выносить свою идею на общий суд. Обсуждать ее было лучше с каждым в отдельности, когда мнение соседа не может повлиять на отвечающего.

Сначала он зашел к администратору. Рассказывая ему, физик уточнял подробности и для самого себя.

Карский выслушал его серьезно и внимательно.

– Не знаю, – сказал он. – Надо подумать, посоветоваться. Основательно подумать, не торопясь.

На языке администратора это означало несогласие.

Капитан хмуро смотрел на Карачарова, словно пытаясь по его лицу прочитать, где физик был ночью.

– Сколько, вы говорите, лет? – переспросил он. Потом нехотя усмехнулся.

– Нет, – сказал он. – Может быть, теоретики и смогли бы воодушевиться этим. Но я человек практический и прямолинейный. Живу сегодняшним днем. Если я вижу, что надо отдать приказ, который сегодня нужен – я его отдаю. И сам исполняю, хотя бы позже мне и пришлось поплатиться за это. И я не заглядываю в тысячелетия.

Физик не обиделся: он чувствовал свое преимущество перед капитаном. И потом, разве Устюг не был прав?

Инна выслушала его невнимательно. Она была недовольна тем, что физик помешал ее туалету.

– Ах, спросите лучше Сашу, когда он проснется, – сказала она.

Карачаров пожал плечами. Инна схватила его за рукав.

– Доктор, – проговорила она просительно. – Он молод… но это ничего. И не смотрите на меня так.

– Я и не смотрю, – ответил физик и направился к Нареву.

– Знаете, – с досадой сказал ему бог роботов, – всерьез и философски думать о детях и о том, что им понадобится и что не понадобится, хорошо, когда вы полагаете, что у вас их не будет.

– Гм, – сказал физик.

– Да! – яростно сказал Нарев. – У вас были дети? У меня тоже не было. И я совершенно не знаю…

– Я тоже.

Нарев улыбнулся.

– Ну, излагайте.

Он внимательно выслушал.

– Вы бы придумали что-нибудь… поближе, что ли. Что-то конкретное, реальное. Столь отдаленная цель – это уже почти и не цель.

– Чепуха! – вспылил физик. – Громадные цели вблизи вы просто не разглядите.

– Это теория, – сказал Нарев терпеливо. – А мне вы подавайте дело.

– Ничего я вам не обязан подавать! – сердито заявил Карачаров.

Инспектор выслушал его, не прерывая.

– Видите ли, – сказал он затем. – Я ведь, как вы знаете, в этом абсолютно ничего не понимаю, но если мне скажут, что надо что-то сделать, я сделаю. Решают пусть другие.

Он был не в настроении и, может быть, даже не спал ночь – глаза его ввалились, и под ними были черные полумесяцы.

– Вам нездоровится? – спросил Карачаров.

Инспектор махнул рукой.

– Да нет, – вяло сказал он. – Вот только мучают воспоминания. Любить ведь можно не только присутствующих, правда?

– Простите, – сказал Карачаров.

Инженер Рудик воспринял его идею по-другому.

– Ничего, – одобрил он. – С размахом. Только не представляю, как это будет делаться практически.

– Я же объяснил. Существуют реакции между элементарными частицами, в результате которых, скажем, из двух частиц возникают три. Иными словами, мы, затрачивая энергию, можем производить вещество нужного нам знака. Затем…

– Вы объясняете в принципе, – прервал его инженер, – а я хочу видеть технологию. Этот наработанный материал – как вы будете выводить его за пределы корабля, в пространство?

– Я полагал использовать выходы двигателей…

– Не получится. Двигатели рассчитаны на выброс излучения, а не вещества. И приспособить их нельзя: тогда они долго не продержатся, а вам нужно, чтобы они работали ого-го сколько!

– Ну, наверное, можно что-нибудь придумать – это не принципиальный вопрос…

– Иногда решают именно непринципиальные обстоятельства. Придумать, конечно, можно, но в любом случае пришлось бы монтировать какие-то приспособления и устройства вне корабля.

– Разве это так сложно?

– Нет – если бы мы могли выйти в пространство. А мы не можем. Вернее, выйти-то можно, да вот назад уже не попасть. Понимаете?

– Нет. Неужели нельзя справиться с такой мелочью?

– Автомат люка – вроде бы мелочь, – кивнул инженер. – Но, понимаете ли, доктор, самые трудные вещи – не всегда самые значительные, а мы здесь, как и всякое человечество, всемогущи лишь в определенных пределах. Хотите, чтобы я вам объяснил детально?

– Я и так верю, – пробормотал физик.

В конце концов все они могли идти к чертям – разве ему больше всех нужно? У него есть Зоя…

Наверное, ему все-таки было нужно больше всех; поэтому он направился не к Зое, а к писателю.

– Что с вами стряслось? – удивился Истомин.

– Да так… мелкие разочарования.

– Пооткровенничайте, полегчает.

Он слушал увлеченно, и, кажется, переживал все, что говорил физик, и видел, как это должно произойти.

– Ну? – спросил Карачаров, закончив.

– По-моему, блестяще.

– Смеетесь?

– Давно отвык. Нет, правда: то, что нужно.

– Увы, – сказал физик. – Остальные придерживаются иного мнения.

– Естественно, – сказал писатель, – они этого не увидели. У вас, друг мой, есть один недостаток: вы слишком верите во всемогущество вашего математического аппарата и полагаете, что если сколько-то там раз употребили свои символы и степени, то этим все сказали. А на деле не сказали ничего – вам нужен переводчик. Хотя одно дело вам удалось сделать: вы почти заставили меня поверить, что и техника – не лишняя вещь в жизни.