Георгий Гуревич - Приглашение в зенит (авторский сборник)

Получив в руки первый телескоп, Галилей за несколько вечеров открыл горы на Луне, фазы Венеры, спутники Юпитера, кольца Сатурна. Каждое из этих открытий обессмертило бы имя астронома. То же было с микроскопом и с электронным микроскопом, с фотографией, со спектральным анализом. Бывает время, когда открытия валяются на виду, только поспевай подбирать. Тут не гениальность требуется, а энергия и проворство. Успеть надо, пока другие не расхватали самородки.

Но подобрать самородки нетрудно: этап легких находок недолговечен. Эпоха великих открытий в Америке уложилась в полвека, открытие Сибири — в тридцать лет (если исключить первейшего и завершающего — Ермака и Атласова). Затем идут периоды труда, многолетние, многовековые, окрашивающие всю историю науки, создающие впечатление, что вся она — удел тружеников. Естественно, труженики характерны для этой эпохи. Справедливости вопреки природа вознаграждает скромных скромно и с каждым десятилетием все скромнее. Месторождение открытий выработано, остается подбирать крохи. “В грамм добыча, в годы труды”. Прииск в таких случаях оставляют, забрасывают, а в науке продолжают трудиться комментаторы, популяризаторы, толкователи, биографы. Потом и крохи подобраны, найти нечего; продолжатели уверяют, что и вообще в науке ничего не найдешь, с возмущением кидаются на прожектеров, предлагающих какие‑то дымные паровозы, когда всем известно, что грузы и пассажиров возят лошади, лошади и только лошади, следовательно, серьезный ученый должен заниматься коневодством, улучшать породы, сравнивать их, каталоги составлять, выставки устраивать. От паровозов же у пассажиров будет сотрясение мозга, искры подожгут леса, зрители сойдут с ума от скорости. И вообще в Библии нет ничего про паровозы, значит, они невозможны и богопротивны.

Итак, уже наметилась целая плеяда характеров: неудачливые пионеры–мечтатели, практичные и энергичные победители, продолжатели, хваткие и напористые, скромные труженики, верные последователи, толкователи, почитатели прошлого…

Столько участников открытия. Хватит не на один том.

Что же они откроют у меня?

Требуется красочный пример. Вся литература — это красочные примеры. Вообще мы мыслим примерами. Без фактов рассуждение не убеждает. Представьте себе, что на первых страницах не говорилось бы ни о Колумбе, ни о Ньютоне. Что осталось бы? Общие слова.

Итак, нужен пример открытия, красочного, весомого и фантастического.

Фантастическое нужно мне лично, и не только потому, что я специалист по фантастике. С придуманными героями я свободен, могу хвалить и хулить их невозбранно. А насчет исторических личностей мнения такие устоявшиеся. Попробуй хулить Ньютона, хотя бы ущемлять немножко, заедят дивизии ньютоноведов, этих самых последователей–толкователей, чья жизненная миссия разъяснять молодежи, как же гениален был гениальный Ньютон.

Красочное и весомое нужно читателю. Кому же захочется вникать в подробности изобретения трехниточной шпульки (бывает такая?). Читателю подавай глобальное. Это не упрек. Шпулька понятна и интересна текстильщикам, земной шар — всем жителям Земли. Широкую аудиторию обеспечивает глобальность. Лет тридцать назад я бы выбрал что‑нибудь космическое: открытие Марса или марсианской цивилизации. Но в наше время так много открыто, так много измерено и сфотографировано на планетах. Марс уже не совсем фантастика.

Лет двадцать назад я бы выбрал биологическое: продление жизни до тысячи лет, эликсир вечной юности. Но за эти двадцать лет я столько написал на эту тему… съехать с нее пора.

И я обрадовался, когда мне в голову пришла идея управления временем. Фантастично. Масштабно. Красочно. И желательно.

Ведь говорят: “Хуже нет — ждать и догонять”. Несправедливо распределено время в этой жизни. У одних — завал, у других — цейтнот. Одни, лежа на кушетке, тоскливо взирают на календарь: “Ох, целых три недели до отпуска, проспать бы!” Другие, ероша волосы, лихорадочно листают учебник: “До экзамена одна ночь, всего одна ночь, а в голове глубокий вакуум, сверхглубокий…”

Как хорошо было бы, если бы в институтах, школах, учреждениях и просто на улицах, возле телефонов–автоматов были бы будочки с реостатом времени: одна — для томящихся ожиданием, другая — для догоняющих. В ожидальной будке время замедляется, часы прессуются в минуты, а в догоняльной — время ускоряется, минуты растягиваются в часы.

Допустим, осталось пять минут перед экзаменом. Студент забежал в будку, перечитал еще раз учебник, формулы подзубрил…

Ночной дежурный за восемь минут хорошенько выспался перед сменой.

Артист повторил роль… или новую выучил за минуту–другую, чтобы товарища заменить.

Заболевший лег в больницу для торопливых. Выздоровел за два–три часа.

Поэт отлучился от праздничного стола. Посидел в будке минуту–другую, сочинил экспромтом поздравительный мадригал.

Это все бытовые примеры. А разве в хозяйстве не с чем спешить?

Искусственные кристаллы. Они же месяцами растут. Как хорошо бы месяцы превратить в часы.

Новые породы выводят годами. Скрещивают, пробуют, выращивают, улучшают, размножают. А тут вывел, и через сутки сортовые семена, через двое суток бычки–производители.

Новое лекарство. Создано… и сразу проверено.

И чтобы ознаменовать успех — выдержанное вино. Густой пахучий нектар через неделю. Выдержанным вином я убедил колеблющихся. Очень нужно нам ускорение времени, очень!

Ну хорошо, скажет читатель. Кристаллы, сорта, породы, лекарства, выдержанное вино за неделю — все это заманчиво… но обоснованно ли? Как управлять временем, вот в чем вопрос.

Собственно говоря, я — литератор — не обязан отвечать на такие вопросы. Я имею право сказать: “допустим”… допустим, черт с рогами существует; мое дело нарисовать его самой черной краской. Но мне не хочется пользоваться легковесным “допустим”. Я принадлежу к старшему поколению фантастов, вышколенному дотошными рецензентами, укорявшими автора в неосуществимости фантазий, в надуманности выдумки.

Позже пришло другое поколение, полагавшее, что наука может все, но выдумки ученых — бедствие. Тут уж ничего обосновывать не требовалось. Хватало: “Допустим, на нашу голову ученые бюрократы…” Но я же пишу о стоящем открытии. Вообще в данном случае и невозможно ограничиваться бездоказательным “допустим”. Я взялся изобразить, как делается подлинное открытие, я вынужден разобраться, что и как открывали мои герои. Нельзя же рассказать биографию Бора, не упоминая о модели атома Бора, или биографию Менделеева без менделеевской таблицы элементов.