Георгий Гуревич - Приглашение в зенит (авторский сборник)

Справедлив параграф первый: “Наблюдай скрытно…”

Надо действовать, но как? Ну, узников я освобожу, разрежу стены лучом. Может быть, придется рассечь и нескольких тюремщиков. Да, потом я буду отвечать за нарушение Космического Устава. Ну и пусть отчитывают, пусть наказывают, тут дело о смерти идет. Заключенных я выручу. Но дальше что? Господа помчатся за помощью в Город. Оттуда пошлют большое войско, это уже целая война, тысячи и тысячи убитых. И смогу ли я обеспечить победу с одним–единственным лазером? Нет, нет, войну я не должен затевать, не имею на это права. Побег приговоренных к казни — вот предел моего самоуправства. Но куда они побегут? Желудок пуповиной привязывает их к лаве, к берегу…

И вдруг у меня мелькнуло: “На самом‑то деле, в пустыне тоже есть лава. Она скрыта под каменной коркой, но толщина покрова всего лишь несколько десятков метров. Прорежу я колодец своим лазером? Может быть, и нет. Но вот простое решение — корку можно продавить тяжестью: навалить на нее гору камней, кора треснет, и лава пробьется наружу. Какого размера делать гору? Вероятно, в несколько десятков метров, едва ли есть большой запас прочности у этого природного свода. Итак, вот в чем моя задача: освободить смертников, увести их в пустыню и научить там добывать лаву, возводя каменные холмы. План составлен. Вперед, на штурм Бастилии! Хорошо бы, не слишком много пришлось убивать.

А час спустя я уже шагал по пустыне, во главе каравана освобожденных узников, беглых рабов, их жен, детей и престарелых родителей, домашних кнэ, повозок, тележек и всяческого барахла.

Друг мой, терпеливый читатель, горячо желаю тебе никогда в жизни не оказаться в незавидной роли пророка. Верующие тяжкий народ: они послушны, лестно–восторженны, но беспомощны, слабодушны и требовательны необыкновенно, требовательны, как юная жена. “Я твоя, — говорит влюбленная, — я пойду за тобой на край света”. Но подразумевает: “Неси меня на руках в свой дворец, что на краю света, сдувай с меня пылинки, ублажай, угадывай желания, предупреждай капризы”.

“Мы твои, — говорят обращенные. — Веди нас хоть на край света!” Но подразумевают: “Неси нас в свои райские кущи, корми молоком и медом, охраняй, обеспечивай, ублажай!” Почему неси? За что ублажай? “А за то, что мы в тебя поверили и верой оплатили все. Не желаешь ублажать? Тогда будем роптать. Перестанем тебе поклоняться, назовем лжепророком, побьем камнями”.

Допустим, я был виноват, подстрекал их к бунту, навлек неприятности. Но даже если я был виноват немножечко, свою вину я искупил: выручил смертников из тюрьмы, жизнь им спас. Мало! Мало, что спас жизнь, помоги сохранить! Советую спрятаться в пустыне. Но там нет лавы, нет растений, что мы будем кушать и пить? “Хорошо, я вас научу доставать лаву в пустыне”. “Ура! Веди нас хоть на край света! Веди, охраняй, корми, обеспечивай!”

Так я, неопытный астродипломат, без диплома даже, стал пророком, а также вождем, проводником, генералом, целителем и заодно интендантом–снабженцем по части еды, питья, фуража, транспорта, топлива, жилья, одежды, оружия и всего на свете.

Лаву можно было достать в Огнеупории где угодно, даже под стенами тюрьмы. Но безопасности ради я посоветовал углубиться в пустыню, отойти от Города хотя бы километров на триста. Огнеупорные согласились. Пошли. Но устали через десять минут (по моему счету). И начали роптать. Захотели есть. Роптали. И ветер застал их в пути. Роптали. Роптали, когда было холодно. Роптали, когда было сухо и знойно. Лфэ нападали на отставших. Роптали на меня: “Почему не прогнал всех лфэ пустыни?” Старики болели и умирали. “Почему я завел их так далеко от могил предков?” Молодые любили и женились. “Почему я завел их в пустыню, где свадьбу нельзя сыграть, как положено: позвать гостей, поставить угощение?” Рождались дети. Почему в пустыне? Матери роптали. На кого? На меня. И подстрекали отцов хвататься за камни, побить камнями лжепророка. А многие повернули назад к господину, в рабство. Сказали: “Не всех же он казнит. Повинную голову и меч не сечет. Поучит маленько кнутом, потешит душу и успокоится. Зато позволит жить в своей хижине, накормит кое‑как, хоть и не досыта, а с голоду не умрешь”.

Конечно, господин того селения и прочие господа из Города организовали погоню, захотели вернуть непокорную рабочую силу. Даже мне стало страшновато, когда я увидел тысячное войско, щетину копий, огненный строй щитов и шлемов. Как я оградил свою паству? Все той же гипномаской. “Я пропасть, непроходимая пропасть, края обрывистые, стены отвесные, в глубине черным–черно”. Забавно было смотреть, как свирепые воины стояли посреди ровного поля, потрясали копьями, слали проклятия… и с опаской смотрели себе под ноги, где ничего не было, ровно ничего!

Один раз для разнообразия вместо пропасти я заказал маске поток лавы. “Я лава, я светлая лава, соломенно–желтая, ослепительно сверкающая, я освещаю скалы, я грохочу, я плыву, переворачивая камни”. Некоторых воинов в суматохе столкнули в эту мнимую лаву. Они дико вопили от воображаемых ожогов. И ожоги действительно появлялись. Еще один грех на моей совести!

Итак, от погони маска избавила нас. Накормить, увы, не могла. Пробовал я расставить воображаемые столы в пустыне, угостить свою команду воображаемым хлебом. Жевали, чавкали, смаковали, благодарили, вставали из‑за столов рыгая. Говорили, что живот набит, больше не влезет ни крошки. Сыты были воображаемым хлебом, но силы он не давал. После двух–трех обманных трапез мои спутники начали падать от бессилия. Пришлось позаботиться о еде всерьез. Я организовал отряды фуражиров и, ограждая их гипномаской, совершил налет на берега канала, обобрал все несжатые огороды.

Углубившись в пустыню километров на триста, я выбрал долинку, где кора была потоньше; даже без сейсмографа нашел ее. Ведь кора прогревалась изнутри, была горячее и светлее в самых тонких местах. Сразу в глаза бросались оранжеватые и алые пятна на общем вишневом фоне равнины. На одном из оранжеватых пятен я велел складывать каменный холм. Таскали усердно, грех жаловаться. Таскал ражий Боец и таскал Хитрец, его приятель, этот старался взять ношу полегче. Таскал безответный трудяга Отец и все другие отцы, матери и дети даже. Кузнец таскал увесистые глыбы и все старался придумать разные рычаги и волокуши для облегчения дела. Толковый малый был этот Кузнец. И Певец таскал по силе возможности, а в перерывах брался за свои свистки и пел о том, как бог Этрэ строил дворец для своей возлюбленной Од. Труд прославлял по–своему.

Таскали все. Но роптали. Уставали и роптали. Голодали и роптали. А матери подзуживали отцов и требовали лаву сию же секунду. Впрочем, их можно понять, у них детишки кричали криком, есть просили по три раза в день. Напрасно я объяснял, что холм еще не дошел до проектной отметки. Они рассуждали по–своему: “Если ты пророк и чародей, не считайся с проектными отметками”. — “Я не пророк, я астродипломат”, — пытался признаться я. Но они хотели пророка и требовали, чтобы я был пророком.