Георгий Гуревич - Приглашение в зенит (авторский сборник)

Ржавеет! Разумный ису, врач с высшим образованием. Исследователь. Автор идеи о людях будущего — волетворцах.

Нет справедливости в природе.

Я не мог успокоиться, не мог простить себе. Сокрушался. Клял себя. Нырял снова. Перебирал желудяки. Твердые рассматривал под микроскопом. Совал в них булавку с антенной. Мегатировал.

Попусту!

Конец мечте!

Граве старался утешить меня, говорил, что чертежи сохранились, на Чгедегде смонтируют другого эндохирурга, обучат его, проинструктируют, я получу другого лейб–ангела, который продолжит начатые исследования, сделает меня всесильным волетворцем.

Разве в одной мечте дело?

Друга я загубил, маленького, но самоотверженного, запрограммированного на любовь и заботу обо мне.

Часто ли встречаешь таких среди людей?

А чем отплатил я за заботу?

Потерял.

Потерял!

Люди уходят тоже. И забывается облик, голос, любимые выражения, манеры… Что остается надолго? Незавершенное дело.

Я постепенно забываю говор Тетеаса, его повадки и слова, стираются в памяти кадры с палочками, шариками, тяжами и овалами, но все чаще, все настойчивее думаю я о незавершенном: “Хочу, чтобы ты стал хозяином своего тела!”

— Ты хочешь быть талантом? Будь! Хочешь быть красавцем? Будь красавцем. Вообрази себя Аполлоном: пусть нос будет прямой, зубы ровные, плечи широкие, стройный стан, глаза большие, брови густые, лоб высокий! Еще выше, еще! Представь, какой именно! Напряги воображение, напряги волю!

— Не выйдет.

— А если попробовать, потренироваться, поднатужиться?

— Не выйдет все равно.

— А если нечеткую волю подкрепить техникой?

— Как?

— В том‑то и дело — как?

Среди дорожных знаков различаются предупреждающие, запрещающие и предписывающие. К числу последних относятся стрелки, указывающие: “только прямо”, “только налево”, “только направо”.

Спутник автомобилиста

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

В подзаголовке написано “по мотивам”. Я взял на себя смелость первую для земного читателя йийитскую книгу дать в собственном переложении. Для литературы это непривычно, в кино же случается сплошь и рядом. “Борьба миров” по мотивам Уэллса, но перенесенная в Америку середины XX века. “Идиот” по Достоевскому, но герои — японцы и действие в послевоенной Японии. Я сам настороженно относился к этим вольностям “по мотивам”, даже возмущался искажением классиков, обижался за них. И за книгу Гэя я взялся с искренним желанием скрупулезно донести до людей все оттенки смысла, каждому слову найти точнейший эквивалент. И вот что начало получаться:

“— Йийиты, хаффат!

Мы лежали в пахучей грязи, постепенно зеленея, когда я ощутил в пятках знакомое дрожание.

— Неужели Рэй? — дрогнул я.

Да, это был Рэй, весь серый и красно–сетчатый.

— Йийиты, — воскликнул он, — хаффат!”

Вы поняли что‑нибудь?

Конечно, можно все это пояснить примечаниями. Сообщить, что дело происходит на планете Йийит, жители ее йийиты, слово употребляется в значении “люди”, а также “друзья”, хаффат — маленькое животное, самка которого имеет обыкновение после свадьбы съедать мужа, подобно нашим паучихам. В переносном смысле — измена, предательство, но не просто измена, а самая подлая, измена под личиной нежнейшей любви. Почему йийиты лежали в грязи? Потому что атмосфера на их планете разреженная, воздухом они не дышат, а кислород получают из воды, обычно из болотной, богатой перегноем и азотнокислыми солями (пахучая грязь). Для отдыха укладываются в ил, чтобы запасти себе кислород и соли на несколько часов, накапливают их в горбу на спине. При этом кровь у них зеленеет; она вообще зеленая, поскольку в гемоглобине у йийитов не железо, а магний, как у наших растений. Посвежевший йийит зеленеет, усталый — сереет, и сквозь кожу у него начинает просвечивать красноватая сеточка сосудов. Надо пояснить еще “знакомое дрожание”. Тут опять виноват разреженный воздух. Звук он проводит плохо, поэтому у йийитов на голове нет ушей, орган слуха у них на пятках. Впрочем, и у нас следопыты ложатся на землю, чтобы уловить дальний топот. Чтобы слышать лучше, йийиты прижимают подошву к твердому грунту. В концертных залах разуваются и вставляют ноги в особые металлические галоши, обычно медные, в кабинетах же у них ради тишины мягкие пробковые ковры. Естественно, йийиты хорошо различают походку, слышат походку (“ощутил… знакомое дрожание”) и сами разговаривают, прижимая пальцы к земле (“дрогнул я”).

Видите, что получилось: целая страница примечаний к шести строкам. Но это еще не беда. В первой главе всегда много примечаний. Дальше читатель входит в материал, новое, незнакомое встречается все реже. Беда в восприятии. Не так уж неразумен был японский режиссер, перенося в Японию сюжет Достоевского. Возможно, он опасался, что антураж чуждой эпохи и страны, старинная мебель, дворцы с колоннами, бороды, эполеты, аксельбанты, рысаки будут мешать японскому зрителю. Вместо фильма о душах человеческих получится изображение экзотического русского быта. Вот я и усомнился: не помешает ли вам следить за сутью повествования зеленая кровь и пахучая грязь. Не будет ли смешно и противно, когда эти зеленокровные с ушами на пятках начнут страдать и любить, как люди. Не лучше ли сменить декорации и написать “по мотивам”, как будто бы о людях, как будто бы о Земле.

Конечно, на самом деле ничего подобного быть на Земле не может. У нас совершенно иная история науки, принципиально иная. Но в личных отношениях какое‑то сходство есть, и я не буду искажать суть дела, называя дружбу йийитов дружбой, любовь любовью.

При желании, если это не мешает вам, можете представлять себе мысленно сухоногих, зеленоватых, с подрагивающими ступнями и солевым горбом на спине. Если не мешает.

Итак:

— Ребята, нас продали!

В пыльном сквере, что против Академии космоса, мы сидели на скамейках, вдыхая кислород пополам с пылью, усталые, опустошенные, бездумные, и молча провожали глазами звезду, уносящую наши несбывшиеся надежды.

Несбывшиеся!

Литература любит описывать победителей, тех, кто стоял во главе, с триумфом вернулся домой, получил ордена, премии, лавровый венок и призы, кто на стадионе поднялся на пьедестал почета, заняв место на тумбочке с номером один. Но оставляет без внимания всех остальных — десятых, сотых, тысячных, не прошедших по конкурсу, уступивших на каком‑то этапе. В сущности это несправедливо, даже не реалистично писать только о призерах. Чемпионов — единицы, чемпионы — исключение. Правило — кого‑то победить и кому‑то проиграть; рано или поздно перейти с гаревой дорожки на трибуны болельщиков, чтобы аплодировать более сильным с тоской и завистью (хорошей).