Геннадий Прашкевич - Шпион в Юрском периоде

— Тебе повезло, — вполне доброжелательно произнес человек в берете. — Можешь лезть на стену за этим придурком и затаиться в лесу. От тебя нам ничего не надо. Часа через полтора можешь вернуться на виллу, тут уже никого не будет. Но часа через полтора, не раньше, — подчеркнул он. — А хочешь, уезжай совсем. Правда, что тебе делать в этих глухих местах?

— А вы?

Вопрос не понравился человеку в берете.

— Не бери на себя слишком много, — оглядел он меня.

Я кивнул, и неловко (пусть видят мою неловкость) полез по лесенке.

Ситуация была настолько ясной, что близнецы–крепыши расслабились; человек в берете тоже не проявлял настороженности. Звон шмелей, сонный стеклянный воздух, душные запахи — прекрасный летний вечер. “Тревога, — шепнул я. — Джек, тревога”. Никто не слышал моего шепота, кроме, надеюсь, Берримена. Уложится ли он в десять минут? Приподнявшись над стеной, на которой все еще валялся брезентовый мешок Иктоса, я увидел на дороге открытый армейский джип. Мордастый водитель равнодушно сидел за рулем, еще один крепыш, поразительно похожий на тех, что стояли на краю канавы, курил, навалясь на переднее крыло.

— Они пропустят меня? — трусливо спросил я человека в берете.

Он кивнул:

— Конечно.

Он стоял почти подо мной, это меня устраивало. Близнецы обязательно упустят несколько секунд, я это чувствовал. А уж я воспользуюсь этими секундами. Мне должно хватить их.

— Я что‑то должен сказать тем, на дороге?

— Будет лучше, если ты помолчишь, — усмехнулся один из крепышей–близнецов, но человек в берете отогнул лацкан курточки и что‑то негромко буркнул. Я оценил связь: куривший у джипа моментально выпрямился и без особой приветливости, но помахал мне рукой.

— Проваливай.

Я совсем было собрался перенести ногу через гребень стены, когда со стороны невидимой веранды (ее прикрывали хозяйственные пристройки) донесся звон бьющегося стекла. Что‑то там упало. Может, стакан.

— Там кто‑то есть?

Похоже, до этого момента они впрямь верили в то, что полиция увезла труп Беллингера.

— Где? — тупо переспросил я.

— Ладно, проваливай, — быстро сказал человек в берете и полез в карман.

Но я не позволил ему вытащить пистолет. Оттолкнувшись от лестницы, всем своим весом я обрушился на него. Я знал, в этой игре он больше не участвует. Ему не повезло. Он даже не охнул, только шея странно хрустнула. Сильным толчком меня отбросило в заросшую травой канаву. Краем глаза я успел увидеть, как полетели в воздух клочья кожи — близнецы открыли стрельбу, не вытаскивая оружия из карманов.

Но они опоздали.

Я уже достиг хозяйственных пристроек и нырнул за них.

Пуля с неприятным шлепком ударила в кирпичную стену над моей головой. Посыпалась оранжевая пыль, я крикнул:

— Мистер Беллингер, не стреляйте!

— Потрясен твоей прытью, Айрон Пайпс. Раньше ты вроде прихрамывал?

Я не ответил.

Нападающие вряд ли сунутся сюда, пока не поймут, сколько нас и чем мы вооружены. Но боюсь, речь шла о двух, ну, пусть о трех минутах. “Джек”, — шепнул я и не услышал знакомого отзыва. Машинально коснулся пальцами правого уха — его жгло. На пальцах осталась кровь. Пуля сорвала кожу с мочки, а вместе с нею вживленный датчик. Люди Джека теперь не слышали меня, не могли слышать. К счастью, сигнал тревоги я им уже послал.

— Когда в человека стреляют почти в упор, — сказал я Бел–лингеру, — его физические недостатки становятся как‑то менее заметными.

Старик усмехнулся:

— Там твои гости? Это они стреляют?

— Почему мои? — удивился я. — Уверен, что они пришли к вам. Мне они, кстати, предлагали уйти. Так и сказали, уходи, мол. Что тебе делать в таком глухом углу.

Теперь удивился он:

— Ты отказался?

С “вальтером” в сухой, украшенной старческими веснушками руке он выглядел еще более загадочно. В глазах мерцало старческое любопытство.

— Конечно, отказался.

— Но почему? — еще больше удивился он. — Чего хотят эти люди?

— Возможно, это ваши читатели, — ухмыльнулся я.

— Вот как ты заговорил, Айрон Пайпс. Стоит ли поднимать шум вокруг старика–писателя? — Он тоже ухмыльнулся. Что‑то там сошлось в его тайных размышлениях. Но что‑то и не сходилось. По крайней мере никаких резких решений он не принимал — седой крепкий одуванчик, еще не обдутый жестокими ветрами времени.

Решение принял я.

— Вставайте. Здесь оставаться нельзя.

Я ожидал споров, но старик не протестовал. Правда, он захотел, чтобы я потащил наверх и его любимое кресло, но я убедил его выразительным взглядом. Наверху, в кабинете, все еще попахивало взрывчаткой. Сдвинув два книжных шкафа, я закрыл проем вырванной взрывом двери. Часть книг упала на пол, но Беллингер не обратил на это внимания. Кабинет его ничем не удивил. Старик ни разу не согнулся, чтобы поднять какую‑нибудь бумажку.

Я указал ему в угол.

Туда же, перевернув письменный стол, я сдвинул кресла.

Отсюда через распахнутое окно мы могли видеть самую опасную часть сада.

— Я хочу кофе, — сварливо заметил Беллингер.

Я изумленно оглянулся:

— Кофе? Сейчас? Боюсь, вам придется ждать.

— Долго?

Я невольно рассмеялся:

— Говорят, у кошки девять жизней. Чтобы ее убить, надо применить все девять способов умерщвления. Но вы‑то куда торопитесь?

Беллингер нахмурился:

— Как долго все это протянется?

— Думаю, недолго.

— Это хорошо, — усмехнулся он. — Я не хочу долго ждать.

— Главное, не вставайте с кресла, — заметил я рассудительно. — Если один из ваших читателей устроится вон на том дубу, здесь не останется непростреливаемого пространства.

Кофе! Старик не уставал меня изумлять.

Иногда мне казалось, что я ему просто мешаю, что я вторгся в сценарий, в котором все давно расписано и в котором для меня нет роли, а иногда…

— Может, они ушли?

Я промолчал.

Отвечать не было смысла.

К тому же, в отличие от него я не хотел, чтобы нападавшие ушли.

Напротив, я ждал активных действий, потому что одного из нападавших нужно было взять живым.

20

Прошло семь минут.

Напряженная тишина установилась в саду, даже цикады смолкли. Возможно, их напугали выстрелы.

— Ну? — сердито спросил Беллингер. — Теперь они точно ушли. Почему бы нам не спуститься вниз?

— Не стоит торопиться.

— Здесь скверно пахнет. Это дым. Мне здесь не нравится. Я не хочу дышать таким воздухом.

— Уж лучше таким, чем вообще не дышать.

Кажется, до него что‑то дошло, но молчать он и не думал:

— Айрон Пайпс, почему у тебя такое дурацкое имя?

— Не знаю.

— Ты слишком прыток для человека, который носит такое имя. Ты непонятен мне. Я бы сказал, что ты темен, Айрон Пайпс.

— Не все ли равно, каков я?

Он помолчал. Потом спросил: