Николай Басов - Экспансия (сборник)

Ну а после всех затраченных трудов все-таки вынужден был отказаться от этой штуковины. Во-первых, шея гиганта ходила такими волнами мускульных напряжений, что слабое подобие хомута, которое Рост смастерил, неминуемо должно было разорваться. Во-вторых, сплести что-то более гибкое и прочное из травы у него вряд ли получилось бы, тем более что сырые стебли местных растений для этого мало подходили, пожалуй, не получилось бы даже у Винторука, известного спеца по плетению корзин, мешков и веревок.

А в-третьих, потерять таланты было нельзя. На второй поход сюда, в эти земли, у них попросту не было времени. Поэтому Рост сделал вид, что готов рассориться со своим летателем, но решительно забрал камни с собой внутрь.

Летатель, когда понял, что ему предстоит весь путь назад проделать с этим дополнительным и крайне неприятным грузом, попытался взбунтоваться, и тут Ростику снова помогла Ева. Она обладала для этих гигантов непререкаемым авторитетом, и потому Ростику все удалось. Был бы он в одиночестве, возможно, ничего бы у него не вышло. А так, все получилось. Он забрался в летателя, снова, уже вторично за один день, устроился в его пологе, они славно поохотились, наелись так, что чуть ли не в глазах меркло от сытости, искупались на прощание, все на том же мелководье, и отправились назад.

– Что теперь? – спросил Ромка. – Нырнем назад, к нам, это понятно. А потом?

– Дальше я пойду один, – сказал Ростик.

– Вот уж нет, – веско объявила Ева. – Вместе начинали и заканчивать этот твой трюк будем вместе.

– Это опасно, – отозвался Ростик. Спорить ему не хотелось. Он рассчитывал, что это поймут и Ева, и Ромка по тому каналу эмоционального единства, который установился между птерозаврами.

– Для тебя опасно, а для нас?

– Это приказ. Вы лучше следите, чтобы этот летатель меня во сне не выбросил вместе с талантами. Все остальное – мое дело.

– Почему же только твое? – не удержался Ромка.

– Потому что еще на подходе к кораблям вас собьет ментальная сила чегетазуров, которые этими кораблями командуют. У вас нет ни единого шанса уцелеть, это будет даже не эксперимент, это будет убийство. Лишь у меня есть возможность… Тоже не стопроцентная, но другого выхода нет.

И после этого споры сами собой закончились. Ростику даже удалось выговорить главное:

– Вы только выведите меня отсюда, а то я опять, кажется, не очень точно ориентируюсь. И наведите, разумеется, на корабли пурпурных.

– Сделаем, – пообещала Ева.

Выныривали в обратном порядке, как пришли в тот мир, где находились менгиры. Сначала Ромка, потом Ева, после нее пошел Рост. Он был совершенно не уверен, что у него получится. Он не опасался, что может получиться, как с несчастным Костыльковым или что портал приведет не в их мир, не на Россу, а куда-либо еще. Нет. Все было гораздо хуже. Таланты, свежие, только что вынутые из менгиров, да еще в таком количестве, оказались страшным ментальным медиатором… Нет, скорее всего катализатором. Они вызывали дикую, совершенно неуправляемую реакцию в сознании Ростика, и, еще до того как летатели дошли до отмеченного портала, его уже изрядно штормило.

Он летел как пьяный, или словно был ранен, истекал кровью и вот-вот мог окончательно отключиться. Это было даже страшнее, чем ранение, потому что было непонятно и грозило обернуться настоящей бедой, так как через Ростика это состояние передавалось его гиганту.

Он и так-то Ростика не всегда слушался, а когда в него всадили десяток этих камней, так вообще потерял всякое доверие к наезднику. Поэтому Рост наверняка пропустил бы то место, где им полагалось выйти, но… Ева не подвела. Правда, она сообщила, что прыгающие медузы даром времени не теряли, поставили почти всех окаменевших чегетазуров, которых они повалили или разрушили, чтобы отметить эту точку в пространстве, но кое-какие следы все же остались. В общем, худо-бедно, она справилась. Когда выходили, Ева еще что-то говорила Ростику, кажется, побаивалась, если оставит его, то он окончательно запутается в своем… опьянении и не справится, но, когда он прикрикнул на нее, все-таки решилась и прошла. Рост пытался сфокусировать зрение, чтобы отчетливей увидеть этот узел между мирами…

И кое-что заметил. Ничего, правда, не понял, но заметил – вот летатель Евы только что был тут, вот он медлительно, может, даже осторожно взмахнул крыльями, подходя к какому-то слабому свечению в густом воздухе, словно бы очень разреженному облаку, странно подсвеченному солнцем, поднялся от земли… И вот его уже не стало.

Если бы Рост был в лучшем состоянии, возможно, он бы понял больше. А так, как получилось, ему осталось только повторить этот трюк, что он и проделал. Не с первого раза, правда, попал, куда следовало, не сразу воткнулся в это облако, опять же, как пьяный иногда не может пройти в дверь, распахнутую перед ним, но… Кажется, со второй попытки уже справился.

Переход его немного оглушил, у него даже уши заложило, и видеть он начал тоннельным образом, без малейших признаков периферийного зрения, но… Он все равно оказался там, куда и нужно было попасть. Ростик понял это сразу, потому что над заснеженным, безжизненным полем кружили два летателя, а еще чуть в отдалении – тяжелый, утыканный пушками так, что страшновато становилось, черный треугольный крейсер.

Потом они летели, летели и очень не скоро приземлились, что-то съели, это Ростик понимал уже плохо, смутно, словно и не с ним было… Вернее, конечно, с ним, но своего летателя он должен был бы ощущать гораздо полнее и точнее.

Потом полетели дальше, по мнению Ростика, совсем не в ту сторону, куда следовало. Лишь ночью, когда он неожиданно задремал, а потом все так же неожиданно проснулся и на пару минут еще был почти нормальным, он сообразил, что их ведет крейсер. Вероятно, это были Ким с Изыльметьевым, или с Ладой, или еще с кем-то знакомым. Потом его сознание снова… отошло от него, как отслаивается старая кожа у змеи или как сходит отбитый ноготь на пальце.

Ему хотелось иногда смеяться, такая вот веселость на него нападала, иногда он начинал унывать, чуть слезы на глазах не наворачивались – так ему было жалко и людей, и пурпурных, и чегетазуров, и всех-всех, кого он мог вспомнить. Пожалуй, только «алмазные звезды» он не способен был жалеть, но лишь потому, что слишком уж неаппетитно они выглядели в стеклянных колбах.

Над Олимпийской грядой Росту стало совсем плохо, он даже не помнил, как преодолел это препятствие, зато над человеческой равниной слегка… поумнел. Сознание у него не очистилось, и он вдруг стал получать откуда-то существенную, весьма ощутимую поддержку. Что-то издалека, опять же, как высокий звук, постоянно висевший у него в ушах или в мыслях, вел его, словно под руку, над этой землей, над Полдневьем.