Юрий Брайдер - Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество

Хотя официально считалось, что в отделе соблюдаются условия строгой секретности, и в штате даже числился официальный сотрудник, за это дело отвечавший, тем не менее все здесь знали друг о друге все, а главное: кто каким ведомством вскормлен (простая ментовка, естественно, не шла ни в какое сравнение со знаменитой «конторой глубинного бурения», или военной контрразведкой), какую конкретно «волосатую руку» имеет в верхах и какими карьерными перспективами на будущее располагает.

Само собой, что не оставалась без внимания и частная жизнь коллег – семья, дом, душевные пристрастия. Побочные связи и тайные пороки. Увы, в реальном быту мужчины были предрасположены к сплетням и пересудам ничуть не меньше, чем женщины, общепризнанные носительницы этого порока.

Да и сама специфика профессии весьма способствовала удовлетворению праздного любопытства, от природы свойственного всем млекопитающим, – тут тебе и слухи, исправно поставляемые информаторами-доброхотами, сохранившимися еще с совдеповских времен, и широкие связи в криминальном мире, и дружеские контакты с бывшими сотрудниками силовых ведомств, забившими теплые местечки почти во всех государственных и частных конторах.

И, может быть, именно в силу этих обстоятельств глубокая тайна, окружавшая личность начальника отдела полковника Горемыкина, казалась особенно противоестественной, вроде как паранджа, скрывающая от нескромных глаз разнузданную звезду стриптиза.

Информацией о нем не располагали ни сексоты, ни блатная братия, ни вездесущие журналисты, а зубры кадровой работы, хотя и вышедшие на пенсию, но сохранившие цепкую профессиональную память, при упоминании о неизвестно откуда вынырнувшем полковнике, явно пользовавшемся чьим-то высоким покровительством, только пожимали плечами, или строили самые фантастические предположения.

Домашний адрес Горемыкина и номер его квартирного телефона были неизвестны даже Людочке-Метатрону, а номер сотового телефона регулярно менялся.

Никто из милицейских, армейских и кагэбэшных ветеранов никогда прежде не пересекался с ним по службе и, более того, даже не слышал о человеке с такой фамилией. (Сразу возникла легенда, что «Горемыкин» это вовсе и не фамилия, а нечто вроде псевдонима, присваиваемого агентам внешней разведки, засветившимся на нелегальной работе.)

На людях Горемыкин вел себя как Штирлиц в фашистском логове: не допускал ни малейшего упоминания о прежней жизни, посторонних разговоров по телефону не вел, отказавшись от услуг персонального водителя, сам управлял служебной машиной, семейные фото на письменном столе не держал и в отношениях с белокурым секретарем не позволял себе никаких вольностей.

Короче говоря, это был человек без биографии. Живая загадка. Укор болтунам и ротозеям.

В связи с отсутствием прямых и неоспоримых сведений приходилось полагаться на косвенные.

Возраст Горемыкина на глаз определили в сорок пять – пятьдесят лет (мужчины давали больше, женщины меньше). В его арийском происхождении выразил сомнение только эксперт-почерковед Шиллер, заявивший, что одно из пропавших колен Израилевых, а именно потомки Симеона, сплошь состояло именно из таких вот сероглазых и поджарых шатенов.

Манера завязывать галстук и привычка носить на лацкане пиджака значок с патриотической символикой могли свидетельствовать о причастности Горемыкина к комсомольской работе, а завидная выправка и четкая речь выдавали в нем бывшего военного.

Специфическая форма ушей указывала на пристрастие к спортивным единоборствам, а литературные, исторические и мифологические аллюзии, частенько уснащавшие речь, – на известную интеллигентность.

Впрочем, одна незначительная на первый взгляд деталь – загадочная татуировка у основания большого пальца правой руки – ставила под сомнение все вышеуказанные предположения. По одной версии, это был символ наивысшего положения в тюремном мире, по другой – масонский знак.

Таким образом, какое-нибудь конкретное мнение о Горемыкине так и не успело сложиться.

Сразу после назначения на должность, когда от нового начальника ждали неизбежных в таком случае кадровых перетрясок и служебных репрессий, он заранее прослыл деспотом и самодуром. Впоследствии, когда ничего этого не случилось, и за сотрудниками отдела были сохранены все их маленькие привилегии, включая ежечасные чаепития, постоянные перекуры и некоторое пренебрежение к вопросам бдительности, Горемыкина стали заглазно укорять в либерализме и излишней мягкости.

Воистину на каждый чих не наздравствуешься и всем одинаково мил не будешь.

В чем Горемыкина уж точно нельзя было упрекнуть, так это в излишнем самомнении или, иначе говоря, в амбициозности. Он не пытался разъяснять следователям тонкости Уголовно-процессуального кодекса, и не преподавал экспертам правила проведения эксгумации, а в основном ограничивался общими указаниями, передаваемыми к тому же через заместителей, или незаменимую Людочку.

И вообще, его личное общение с подчиненными было сведено до минимума, как при дворе китайских императоров. Вот почему вызов к начальнику отдела, да еще в столь раннее время, был событием экстраординарным.

– Как здоровье? – поинтересовался Горемыкин после того, как Донцов доложил о своем прибытии и пожал протянутую через стол начальственную руку.

«Кто – то уже успел настучать», – подумал Донцов и с напускной бодростью ответил:

– В порядке.

– Не жалуетесь, значит… – произнес начальник с неопределенной интонацией.

– Кое-какие жалобы, конечно, есть, – замялся Донцов. – Вот собираюсь через недельку на обследование лечь.

– В наш госпиталь?

– Еще не знаю… – Дабы избегнуть испытывающего взгляда начальника, Донцов покосился на развешанные в простенках благодарственные дипломы и почетные грамоты. – Вряд ли в нашем госпитале имеется специалист нужного профиля.

Начальник тактично не стал уточнять специализацию врача, в услугах которого нуждался Донцов, хотя мог бы, наверное, пошутить насчет психиатра или нарколога. Вместо этого он задумчиво повторил:

– Через недельку, значит…

– Именно, – подтвердил Донцов.

– А почему, скажем, не завтра? Здоровьем пренебрегать не стоит.

– Дела надо закончить, как положено.

– Сколько их у вас?

– Пять. Но три уже почти готовы. Дождусь результатов экспертизы, возьму несколько объяснений, и можно нести на подпись прокурору.

– Я полагаю, что ваши дела может закончить и кто-нибудь другой. Цимбаларь, например. – Начальник полистал перекидной календарь, словно бы искал какую-то памятную отметку. – А вам мы пока поручим одно совсем простенькое дельце. За неделю как раз и управитесь. А потом отдыхайте на здоровье. В смысле ложитесь на обследование.