Юрий Брайдер - Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество

Однако поблизости не было заметно ни единого человека – ни охотника на двуногую дичь, ни охотников за охотником. А уж эти-то должны были находиться здесь обязательно. Оставалось надеяться, что люди Цимбаларя умеют искусно маскироваться.

Размышляя над тем, кто именно вывернул электрические лампочки – киллер, оперативники, или просто уличная шпана, частенько кучкующаяся по соседству, Донцов вошел в подъезд. Снятый с предохранителя пистолет он держал наготове, хотя от обыкновенного карманного фонарика было бы сейчас куда больше проку.

Дабы запутать потенциального противника, Донцов лифтом поднялся на шестой этаж, а уж оттуда по лестнице стал спускаться на свой третий.

Наиболее вероятным местом покушения была лестничная площадка перед его квартирой, и там действительно кто-то стоял, попыхивая в темноте сигаретой.

Донцова пробрало что-то вроде легкого озноба. Враз забыв и про боль в боку, и про предательскую слабость в членах, он большим пальцем взвел курок пистолета и осторожно двинулся вниз, готовый каждую секунду метнуться в сторону (правда, лестница давала слишком мало пространства для маневра – полтора метра между стеной и поручнем).

Огонек сигареты описал дугу, изо рта неизвестного курильщика переместившись к бедру, и знакомый сиплый голос вежливо произнес:

– Подскажите, пожалуйста, где здесь проживает Геннадий Семенович Донцов?

– В сорок пятой квартире, – ответил Донцов. – Вы, Алексей Игнатьевич, как раз напротив нее и стоите.

– Ах, это вы! – обрадовался Шкурдюк (ибо это был именно он). – А я, знаете ли, совсем растерялся. Темно у вас, как в шахте. Звоню во все квартиры подряд – никто не отвечает. Словно вымерли. Потом слышу, кто-то сверху спускается. Ну, думаю, повезло, сейчас узнаю ваш адрес. Подъезд-то я запомнил, а вот номер квартиры выяснить не удосужился.

– Чему я обязан столь неожиданным визитом? – Правая рука Донцова все еще была занята пистолетом, и ключ в замок пришлось вставлять левой. – Случилось что-нибудь?

– Не знаю, как и сказать… В общем-то, да. Вскрылись новые обстоятельства, так, кажется, пишут в детективных романах. Я вас целый день в клинике ожидал, а под вечер позвонил на службу. Говорят, вы уже домой уехали. А дать квартирный телефон отказываются. Вот я и решил вас навестить.

– Ежели так – заходите. – Донцов распахнул дверь.

Электрическая лампочка вещь немудреная. И цена ей копейки. Но как меняет мироощущение ее теплый свет. Подозрения рассеиваются, страхи отступают, и человек, которого ты совсем недавно держал на мушке, превращается в дорогого гостя.

Однако Шкурдюк от чашки чая отказался, а о рюмке водки не могло быть и речи – ключ зажигания болтался на его указательном пальце.

– Я даже раздеваться не буду. Дело минутное, – с порога заявил он. – Раньше-то, когда этот Наметкин в сознании был, он самыми разными вещами интересовался. У него и телевизор имелся, и компьютер, и маленькая библиотека. Потом, правда, пришлось все убрать… А пару месяцев назад санитарка, не та, что труп обнаружила, а другая, они посменно работают, находит под его кроватью листок бумаги. – Он стал расстегивать «молнию» на папке, которую до этого держал пол мышкой. – Заинтересовало это ее. Во-первых, записи какие-то уж очень странные, простому человеку не разобрать. А во-вторых, откуда этот листок мог взяться, если посетителей никаких не было, а сам Наметкин даже на пушечный выстрел не реагирует. Не в окно же залетел! Подобрала она листок, да и забыла про него. Девичья память, как говорится. Но, когда убийство случилось, опомнилась. Ко мне прибежала. Так, мол, и так. Листок отдала. Вот, взгляните, пожалуйста…

Донцов принял из его рук стандартный лист не очень качественной бумаги, сплошь исписанный обыкновенной шариковой авторучкой. Первое, что сразу бросалось в глаза, – незнакомое начертание слов.

В правом верхнем углу вместо порядкового номера красовался частокол из вертикальных и горизонтальных линий.

Предложения имели разную длину, начинались с большой буквы и заканчивались точкой, но ни одно из них не читалось, поскольку состояло из некого лингвистического винегрета, в котором арабская вязь соседствовала с санскритом, египетскими иероглифами, скандинавскими рунами и другими знаками, не поддающимися никакой идентификации.

Встречались в тексте и русские слова, но не более одного на каждое предложение.

– Что вы по этому поводу сами думаете? – спросил Донцов, разглядывая лист со всех сторон. Сомнительное качество бумаги (что-то среднее между туалетной и упаковочной) его вполне устраивало, именно на такой рыхлой, низкосортной бумаге лучше всего сохранялись отпечатки пальцев.

– Думалка отказывается работать.

– Кто-нибудь еще это видел?

– Только я да санитарка.

– Попрошу о находке никому не говорить.

– Даже главврачу?

– Я, кажется, ясно выразился – никому. И скажите санитарке, чтобы держала язык за зубами.

– Важная, значит, улика? – Шкурдюк кивнул на лист со странными письменами.

– Возможно.

– Вот и я думаю… Тут уже не уголовщиной попахивает, а чем-то посерьезней… Вы это себе оставите?

– Да. Потребуется целый комплекс экспертиз. Почерковедческая, текстологическая, лингвистическая. Необходимо установить личность автора. Сам-то Наметкин написать это не мог.

– Не мог, – немного подумав, согласился Шкурдюк. – Тогда я, пожалуй, пойду. Время позднее. И вам пора отдыхать, и мне. Завтра заглянете к нам?

– Постараюсь, – ответил Донцов и мысленно добавил: «Если жив буду».

– Какие сведения вам к завтрашнему дню подготовить, кого вызвать? Я бы заранее расстарался.

– Сейчас подумаю… Подготовьте для меня историю болезни Наметкина, и список книг, которыми он пользовался при жизни.

– Ничего этого нет! – Лицо Шкурдюка исказилось неподдельной скорбью. – Книги его давно разошлись, сейчас уже и не припомнишь куда. А история болезни у нас на компьютере записывается. Умер человек – и его файл стирается.

– Человек не умер, его убили! – как Донцов ни старался, не смог сдержать раздражения. – Очень уж у вас все быстро делается. Трех дней не прошло, а труп кремировали, историю болезни стерли, вещи растащили. Вы меня, конечно, извините, но возникает впечатление, что кто-то заметает следы.

– Господи, о чем вы… – Казалось, еще чуть-чуть, и Шкурдюк рухнет в обморок. – Как можно нас подозревать? Для клиники это обычный порядок. Так всегда делалось. Честное слово!

– Верю, верю. – Донцов уже и сам был не рад, что повел себя чересчур резко. – Завтра встретимся, и обо всем поговорим конкретно.

Он проводил Шкурдюка до самых дверей, а потом стоял у окна, дожидаясь, когда внизу вспыхнут фары и заурчит двигатель.