Юрий Брайдер - Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество

Во всем районе это было сейчас, наверное, самое людное место, поскольку на первом этаже проходной функционировал ночной магазинчик, где торговали отнюдь не запчастями и смазочным маслом, а по соседству светилась всеми огнями мастерская автосервиса, в которой созидательная деятельность не утихала круглые сутки.

Здесь же околачивался пеший наряд милиции, весьма заинтересовавшийся странной парочкой, за полночь собравшейся куда-то ехать. Однако один из патрульных узнал Донцова и даже поздоровался с ним.

Шкурдюк, принявший этот вполне безобидный обмен любезностями за какой-то зловещий знак, который маньяк-следователь подал своим подручным, еще глубже втянул голову в плечи.

Все светофоры мигали желтыми огнями, интенсивность уличного движения упала до уровня, свойственного осажденным городам, а на загородном шоссе, куда они вскоре выскочили, сейчас можно было устраивать автомобильные гонки любой формулы.

На горизонте уже замаячило электрическое зарево аэропорта, когда джип Шкурдюка обогнала целая кавалькада милицейских машин, среди которых был и фургончик, перевозивший робота-сапера. Шли они со включенной сигнализацией, как световой, так и звуковой, будто бы спешили на задержание целой банды опасных преступников.

– Ох и влетит нам, – поежился Шкурдюк. – Такая сумятица поднялась. Представляю, как они рассвирепеют, когда не найдут мину.

– Мина не здесь, – произнес Донцов странным голосом. – Мина за Гималаями. Уж если она рванет, то ударная волна достигнет даже наших потомков в десятом колене.

После этих слов Шкурдюк надолго умолк, решив, очевидно, что следователь, и без того чересчур нервный, вообще повредился умом.

Аэропорт выплыл им навстречу, словно белый многопалубный лайнер, счастливо одолевший и бури, и мрак, и расстояния. Это был оазис света и жизни среди океана злой, промозглой ночи. Он никак не зависел от окружающего мира, скудного и враждебного, он даже звезды в небо запускал свои собственные – и грохот этих запусков не умолкал в округе.

Оставив машину на стоянке, они вошли в огромный вестибюль, где искусственный ветер шевелил глянцево-зеленую листву искусственных деревьев, отражавшую резкий искусственный свет.

Тревожная весть, бесспорно, уже дошла сюда, но никакой чрезвычайщины вокруг не замечалось – в залах ожидания мирно дремала или вяло прогуливалась публика, в барах стояли очереди, громкоговорители зазывали всех желающих в видеосалон, и только на табло, выдававшем информацию о взлетах и посадках самолетов, продолжала светиться строка, объявлявшая о рейсе в Осло, хотя по всем правилам она должна была исчезнуть еще час назад.

Возле стойки регистрации собралась кучка людей начальственного вида в самой разнообразной форме – летной, пограничной, таможенной, милицейской. Кое-кого из них Донцов знал, не лично, конечно, а, как говорится, шапочно – с кем-то вместе учился, пусть и на разных факультетах, с кем-то сиживал на одних и тех же совещаниях, с кем-то еще приходилось встречаться на оперативных мероприятиях.

Впрочем, заправляли всем люди в штатском – энергичные, трезвые и чисто выбритые, как будто бы сейчас было ясное утро, а не самый разгар ночи.

На глазок определив старшего из них (опыт, слава богу, имелся), Донцов представился и предъявил служебное удостоверение.

– Особый отдел, надо же! – Человек в штатском удивленно вскинул брови. – И что же вас привело сюда в столь поздний час?

– Я относительно задержки рейса в Осло, – пояснил Донцов.

– А как вы про это узнали?

– На то мы и особый отдел, – многозначительно произнес Донцов. – Вам ли не знать, для чего он создавался.

Человек в штатском этого, конечно же, не знал, но виду не подал. Благодаря высокому званию такие качества, как компетентность, выучку и деловитость, ему надлежало уже не проявлять, а только демонстрировать, что, впрочем, тоже требовало определенных способностей.

– Хотите пройти налетное поле? – поинтересовался он.

– Попозже. Мне нужно взглянуть на пассажиров. Не исключено, что среди них имеются наши фигуранты.

– Тогда ищите их в накопителе. Всех вернули туда… А это кто? – Он ткнул пальцем в Шкурдюка.

– Мой водитель, – ответил Донцов, незаметно толкнув Алексея Игнатьевича локтем.

– Ему там делать нечего. – Человек сделал рукой жест, словно отгонял от себя комара.

– Дожидайтесь меня в машине, – глядя прямо в глаза Шкурдюку, твердо сказан Донцов. – Понятно?

– Понятно, – буркнул тот.

– Не «понятно», а так точно.

– Так точно, – обронил Шкурдюк и вразвалочку направился к выходу.

– Вижу, что дисциплина личного состава и в особом отделе хромает, – изрек человек в штатском.

– Хромает – не то слово. Скорее ковыляет. – Стиль мышления подобных типов Донцов знал в совершенстве и сейчас волей-неволей должен был подлаживаться к нему. – Человека можно заставить работать или за страх, или за деньги. Какие у нас платят деньги, вы сами знаете. А страх в народе выветрился.

– Ничего, – заверил его человек в штатском. – Рано это быдло радуется. Вернется еще к ним страх. Как раз над этим мы сейчас и работаем…

Накопитель – продолговатое, лишенное окон помещение, откуда бортпроводницы партиями выводят пассажиров к трапу самолета, – был переполнен. Не только людьми, но и, фигурально выражаясь, граничащей с паникой нервозностью.

А что еще должен испытывать человек, сначала прошедший всю хлопотную процедуру посадки, удобно разместившийся в салоне авиалайнера, а потом чуть ли не силой водворенный в тесный загон, где даже присесть было не на что?

И виной всего этого бедлама был Донцов. Прежде, совершив нечто подобное, он бы со стыда сгорел, а сейчас ощущал себя едва ли не героем. Вот оно каково – знать истинную цену своих поступков!

Профессора Котяру Донцов нашел у самого выхода, где через распахнутую дверь был хорошо виден злополучный самолет, окруженный пожарными и милицейскими машинами (санитарные пока держались на втором плане).

Лицо профессора выглядело усталым и обрюзгшим. Видимо, ночь была для него не самым лучшим временем суток.

– Вы как сюда попали? – спросил профессор после того, как они поздоровались.

– Да вот захотелось с вами попрощаться. Вдруг больше не увидимся.

– Я ведь не навсегда улетаю. Через неделю вернусь.

– Вы-то вернетесь, да я могу вас не дождаться. Сами ведь знаете, какое у меня здоровье.

– Судя по тону, вы имеете ко мне какие-то претензии. Я готов их выслушать.

– Дело в том, что о вероятном исходе своей болезни я узнал только вчера. Причем от посторонних людей.

– Вот оно как… Тогда извините. Представляю, каким чудовищем я вам кажусь. Дескать, привлек вас к расследованию исключительно по той причине, что потом хотел все концы спрятать в воду… Пардон, в могилу.