Юрий Брайдер - Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество

– Дядя пусть пока подождет, – заторопился я. – Не до него сейчас. Мы немедленно отправляемся на встречу с королем Уаскаром. Вели оседлать лошадей.

– Вдвоем отправляемся? – переспросил Вельверде.

– Прихватим и ее за компанию, – я кивнул на девчонку. – Будет нам вместо переводчика.

Случившиеся со мной перемены были столь разительны, что ошеломленный Вельверде не смел прекословить. Представляете себе душевное состояние маршала Ворошилова, если бы товарищ Сталин заговорил вдруг по-церковнославянски, и выразил желание в одиночку обороть всю фашистскую военную машину.

Нам подвели лошадей. Мне горячего гнедого жеребца, Вельверде – флегматичного пегого мерина. Ездить верхом я, слава Дионису, умел. Спасибо за это киммерийцу Шлыгу.

Мой скакун был снаряжен всем необходимым как для похода, так и для боя. При нем имелись даже тяжелые кавалерийские пистолеты, снабженные колесцовыми замками – последним писком нынешней военной техники.

Утвердившись в седле, я ухватил Роситу-Чуики за шкирку и легко забросил себе за спину, на лошадиный круп. Дорога, естественно, была мне незнакомая, и я приказал Вельверде:

– Поезжай вперед!

Вельверде держался в седле довольно уверенно, по крайней мере для божьего служки. Плохо было то, что он все время оглядывался на меня – не по-доброму оглядывался, а с подозрением, словно опасался предательского удара.

Девчонка попробовала заговорить со мной, но я знаком велел ей замолчать – нельзя, дескать, могут услышать вражеские лазутчики.

Не успели мы отъехать от лагеря и на милю, как дорогу нам заступили четверо минотавров, до этого скрывавшиеся в густом кустарнике. Вид они имели самый решительный, а фитили их мушкетов уже тлели.

Главарь, физиономией схожий даже не с быком, а скорее с вепрем, переводя взгляд с меня на Вельверде и обратно, спросил что-то грубым голосом.

Жрец ответил длинной тирадой, начинавшейся с обращения: «Франсиско». Наверное, нам повстречались знаменитые братья Писарро, а быкочеловек, люто зыркавший на меня, был старшеньким в этом семействе.

Дабы в их темных душах не зародилась обманчивая надежда на легкую победу, я выхватил один из седельных пистолетов.

Франсиско Писарро неодобрительно буркнул что-то, и вместе с брательниками вновь скрылся в кустах.

– Что они там делают? – спросил я у Вельверде.

– Говорят, что охотятся на гуи. Тут их много. Вон, посмотри.

Надо полагать, что так назывались обыкновенные морские свинки, нагло шнырявшие вокруг. Я и раньше слышал, что их мясо считается у перуанских индейцев деликатесом. Но зачем же на таких малышей охотиться с мушкетом?

Поплутав какое-то время по узким тропинкам, мы выехали на мощеную дорогу, мало чем уступавшую европейским автобанам. Строить здесь умели, ничего не скажешь. Не верилось даже, что такое шикарное шоссе предназначено исключительно для пешеходов.

Пятьдесят миль, о которых упоминал Вельверде, мы преодолели часа за два. Конечную цель нашего путешествия первой увидела Росита-Чуики. Не то чтобы она превосходила нас зоркостью, а просто хорошо знала эти места.

– Кахамарка! – крикнула она мне прямо в ухо и указала вперед.

Присмотревшись, я различил скопление низких одноэтажных строений, по цвету да и по форме мало чем отличавшихся от окружающих их суровых скал. Если верить донесениям соглядатаев и перебежчиков, именно в этом городке сегодня должен был заночевать король Уаскар, инспектировавший благоприобретенные владения, и попутно безжалостно истреблявший всех сторонников своего брата-соперника.

К городу вело сразу несколько дорог, но никакого движения на них не наблюдалось. И вообще, все окрестности Кахамарки казались вымершими. Опоздать мы не могли. Значит, прибыли раньше срока.

– Уаскар! – вновь крикнула девчонка, переместив руку немного влево.

Признаться, в первый момент я ничего не заметил. Серый камень, колючий кустарник, убогий городишко и блеклое небо мало радовали взор.

Потом в той стороне, куда указывала девчонка, обозначились какие-то перемены. Казалось, луч волшебного света пронесся над кустарником, позолотив его верхушки.

Дорога шла на подъем, и, пришпорив коня, я вырвался вперед. Пурпурно-золотистая колеблющаяся кайма быстро вырастала как в высоту, так и в ширину, уходя влево к самому горизонту. Очень скоро я понял, что это птичьи перья – миллионы ярчайших птичьих перьев, украшавших тысячи медных шлемов.

По соседней дороге, расположенной к нам почти под прямым углом и прежде скрытой высоким кустарником, к городу двигалась бесконечная людская процессия, для описания которой у меня вряд ли хватит достойных слов.

Такого пестрого, помпезного и массового шествия история, наверное, не знала со времен римских императоров, праздновавших свои триумфы.

Впереди мерно двигались ряды метельщиков, буквально полировавших дорожную брусчатку. Далее следовала королевская гвардия – отдельно копейщики, отдельно пращники, отдельно лучники. Но больше всего, конечно, было тех, кто имел на вооружении дубины – штатное оружие индейской армии. Вкупе воинов набиралось столько, что если бы каждый швырнул в нас по камню, то на ровном месте возник бы могильный холм, мало чем уступающий пирамиде Хеопса.

За воинами важно выступали те, кого можно было назвать сливками местного общества – особы королевской крови и аристократы, чье высокое происхождение подтверждали деформированные уши, свисавшие до самых плеч. Золота, украшавшего их одежду, наверное, вполне хватило бы на то, чтобы заплатить все внешние и внутренние долги моей исторической родины.

Самого короля Уаскара несли на роскошных носилках восемь рослых индейцев, одетых в ярко-синие туники. Несмотря на вечернюю прохладу, король был обнажен по пояс. Его лица отсюда я разглядеть не мог, тем более что мне слепили глаза блики, отражавшиеся от огромных золотых дисков-серег.

Вплотную к носилкам держались королевские наложницы, число которых превышало полтысячи штук. А дальше опять вышагивали воины, аристократы, чиновники, слуги – и у каждого на голове раскачивался роскошный плюмаж из перьев тропических птиц.

Когда голова колонны уже вступила в Кахамарку, ее хвост еще оставался за горизонтом. Такого количества людей, марширующих лишь ради того, чтобы поддержать авторитет своего вождя, я не видел со времен приснопамятных октябрьских и первомайских парадов. Но в отличие от тех бестолково-шумных шествий, где здравицы перемежались с матом, а торжественный гул труб с визгом гармошки, здесь все происходило в полном молчании.

Очевидно, король Уаскар страдал мигренью, что неудивительно для человека, совсем недавно убившего своего родного брата, несколько тысяч других ближайших родственников и бессчетное количество простонародья, случайно вмешавшегося в этот маленький семейный конфликт.