Сергей Малицкий - Легко (сборник)

— Какие действия успели предпринять? — спросил я, чувствуя неприятное похрустывание за ухом.

— В милицию звонили, в скорую, — всхлипывая, сообщила сестра.

— Сосед это, точно сосед! — убежденно продолжила ранее начатую реплику соседка. — Видит бог, сосед это был. Или один из его дружков.

— Тихо, — убедительно попросил я, с трудом вращая травмированной головой. — До кровати я сам дошел?

— Это я тебя тащила! — заплакала Верка.

— Слезы отставить, — сказал я. — Сколько сейчас времени?

— Не знаю! Начало девятого. Минут десять.

— Отлично, — пошутил я. — Дата, надеюсь, та же? А вы, Евдокия Ивановна, откуда взялись? С чего это вы решили, что у нас что-то случилось?

— Ну, как же? — удивилась соседка. — Да у вас же все на лице написано! Слышу крик, так я сразу сюда.

— Большое спасибо, Евдокия Ивановна, но помощь ваша, к сожалению, не понадобится. Я упал.

— Это как же упал? — удивилась Верка. — А этот, который звонил?

— Вера, никто не звонил, — убедительно повторил я. — Это был телефон.

— Так я открывала….

— Вера, — еще более настойчиво повторил я. — Никто не звонил. Я вышел в коридор, поскользнулся и упал лицом на дверную ручку.

Верка растерянно замолчала. Соседка презрительно поджала губы и пошла к выходу, бросив через плечо:

— Это же надо так измудриться, чтобы глазом и об дверную ручку в узком коридоре. А матрац для чего? Чтобы коленки не отшибить?

— Да! Я долго тренировался! — крикнул я ей вслед.

Дверь хлопнула.

— Это почему же упал? — спросила Верка.

Я сел на кровати, с трудом встал и подошел к зеркалу. Ничего себе. Темные грозовые тучи клубились на левом виске, на глазах подползая к переносице. Голова казалась чужой и не подходящей по размерам к шее.

— Наконец буду писать во всех анкетах, что действительно стукался головой, — попытался пошутить я.

— Это почему же упал? — снова спросила Верка. — Я милицию вызвала.

— Упал, — упрямо повторил я. — Для милиции упал. Тем более, они скоро не приедут. Знаешь, что такое литературный эксперимент?

— Какой еще эксперимент?

— Скажи мне, что бы сделал твой Вовка, если бы на его «шестерке» кто-то спустил колесо?

— Убил бы, наверное.

— Вот видишь? А я еще жив.

— Ты спустил чье-то колесо?

— Результат налицо. Или на лице?

— Ты идиот. Ты законченный идиот!

— А ты сестра идиота. И, скорее всего, тоже идиотка, по крови.

Верка заплакала и обняла меня, стараясь не касаться обезображенного лица.

— Ну, если тебе так надо было спустить чье-то колесо, неужели ты не мог выбрать кого-то поменьше ростом? Ведь он мог тебя убить!

— Мог, но не убил. Может быть, в этом и заключается чистота эксперимента?

— Ты вышел, я на кухне. Вдруг слышу грохот. И дверь хлопнула. Я бегу, а ты на полу лежишь и не дышишь. И котлета у тебя изо рта выпала, я думала, ты язык откусил себе. Я как закричу, тут соседка прибежала, стала в милицию звонить, в скорую…

Зазвонил телефон.

— Алло! — сказал я, поморщившись и перекладывая трубку из левой руки в правую. — Кто это?

— Милиция. Районное отделение. От вас звонили? По поводу нападения?

— Не было никакого нападения.

— То есть, как это не было? Мы наряд выслали. Что там у вас происходит?

— У нас все замечательно. Приезжайте, чаю попьем, — сказал я и положил трубку.

Раздался звонок в дверь. Верка медленно освободилась от моих рук и пошла в коридор.

— Аккуратнее там, — попросил я. — Посмотри сначала в глазок.

Это была «скорая». Удивительная оперативность иногда случается у этой службы.

Врачиха оказалась сухопарой женщиной лет сорока с трезвыми глазами и закаленным характером. Она ощупала железными пальцами мою голову, подергала за язык, посмотрела зрачки и строго спросила:

— Упал?

— Как вы угадали? — поразился я.

Женщина вздохнула и зачем-то посмотрела костяшки тыльной стороны ладони Верки.

— Даже и не думайте, доктор, — посоветовал я ей. — Если бы меня сестричка ударила, мне бы и реанимация теперь не помогла.

— Может быть, так оно было бы и к лучшему, — отозвалась врачиха. — Насмотришься тут на вашего брата и думаешь иногда, что давно пора отстрел производить. С целью уменьшения бесполезной нагрузки на почву. Ну, что будем писать? Бытовая травма?

— Доктор так говорить не должен, — обиделся я. — Где ваше милосердие?

— Милосердие при мне. И слов моих оно не касается, — сказала врачиха. — Не тяните время. Что писать будем?

— Хорошо, — согласился я. — Только травма производственная. Писатель я. Упал, можно сказать, на рабочем месте. Хорошо, что карандашом глаз не выколол.

— Ваша фамилия Солженицын? — поинтересовалась врачиха.

— Нет, — удивился я.

— Тогда травма бытовая, — отрезала врачиха. — Если каждый мужик, у которого гайка лежит в кармане, станет себя слесарем называть, у нас у каждого крана по два слесаря стоять будет. Попьете вот эти таблетки. Если тошнота не прекратится, к врачу.

Врачиха защелкнула саквояж, подмигнула левым глазом и отправилась в ванную мыть руки.

— Доктор! — крикнул я ей вслед. — А почему вы руки моете перед уходом?

— А почему кошка умывается после еды? — спросила врачиха из ванной.

Я пожал плечами. Голова начинала все сильнее гудеть и явственно наливаться свинцом. Врачиха вышла из ванной, посмотрела на меня с плохо скрываемым сожалением и ушла. Верка вышла ее проводить и вернулась через минуту с милиционером. Милиционер хмуро посмотрел мне в лицо и присел на краешек стула.

— Что, лейтенант, нравится? — спросил я его, стараясь лечь удобнее. — Что-то вы быстро сегодня.

— Проездом, — отозвался лейтенант, — а насчет физиономии согласен. Приготовлено неплохо. Но видели и покруче. Заявление писать будете?

— Зачем? — спросил я. — Я ж упал. Вот в этом коридоре. Об ручку.

— Удивительно, — сказал лейтенант, раскладывая на потрепанной виниловой папке листки. — Откуда у людей такая меткость берется? Вроде и разбежаться особо негде. Вот. Пишите.

— А что писать, собственно? — переспросил я.

— А что было, то и пишите. В смысле «упал», — поправился лейтенант, — а то знаем мы вашего брата. Сегодня он упал, а завтра, когда хмель сойдет, оказывается, ему в этом человек двадцать помогали и кошелек отняли попутно с такой суммой, которой он и в глаза никогда не видел.

— Напрасно вы так, лейтенант, — вздохнул я. — Нет у меня ни брата, ни кошелька. Ну, правду так правду. Давайте сюда листок.

Я пристроил на коленях папку и накарябал следующее: «Я такой-то-такой-то, находясь в здравом уме и сравнительно ясной памяти, подтверждаю, что с детства страдаю раскоординацией конечностей и всего организма, из-за чего сегодня утром во время передвижения по маршруту „гостиная-санузел“ моя правая нога зацепилась за левую, и я потерял точку опоры. Вследствие этого я упал в направлении коридора таким образом, что траектория пролета головы была остановлена выступающей из двери квартиры дверной ручкой, из-за чего я незамедлительно получил легкое сотрясение мозга, и повреждение мягких тканей лицевой части тела. Претензий к физическим и юридическим лицам не имею. Означенную ручку прошу выломать и отправить на переплавку. Число. Подпись».