Роман Подольный - Легкая рука

— Не верю я вам.

— Думаете, хочу украсть ваше открытие?

Авдюшко рассмеялся:

— Да нет. От него ж пока одни хлопоты. И никакой корысти.

— Тогда почему бы вам мне о нем не рассказать?

— Времени жалко. Как вам было жалко когда-то на меня своего рабочего времени. Это я, ей-богу, уже не в отместку, а всерьез. Опять же, откуда я знаю, что вы не собираетесь писать фельетон про отъявленного графомана?

— Хорошо. Будем говорить в открытую. Я пришел к вам постольку, поскольку есть шанс из ста, что вы окажетесь действительно не графоманом, а автором открытия. Девяносто девять шансов против последнего варианта, но утопающий хватается за соломинку. А я должен во что бы то ни стало удовлетворить свою собственную манию. Если вы правы, ваше открытие поможет мне сделать собственное. Если не правы, ваш бред поможет мне взглянуть со стороны на плоды моего воображения и, возможно, увидеть, что они тоже бред.

— А в чем заключаются плоды вашего воображения?

— Расскажу. С тем условием, чтобы потом рассказывали вы.

— Принимаю. И слушаю.

И я рассказал Николаю Пантелеймоновичу Авдюшко основные детали истории о золоте Ньютона.

— Да, — вздохнул он, услышав о неудачных опытах Ильи, — это я называю провалом. Но… вас интересует мнение товарища по несчастью?

— Ваше? Конечно.

— Так вот, мне кажется, что вы не хотели идти слишком сложным, зато идете слишком простым путем. Вы ломитесь в стену, а дверь где-то рядом. Посудите сами. Сколько разных возможностей нашел ваш Илья для воздействия на ртуть и олово?

— С учетом того, что мог знать Ньютон, — несколько десятков.

— Ну вот, уверяю вас, все эти возможности давно были использованы — намеренно или случайно, безразлично. Значит, пробовать их снова — безнадежно. Это все равно что выбивать из урана ядерную энергию молотком, на том основании, что под тем же молотком взрывается гремучая ртуть. Вы отнеслись к неизвестному вам открытию Ньютона как к гомологу его открытий в механике. Ошибка.

— Но разве открытия, сделанные одним человеком, не являются поистине единородными, а значит, связанными между собой?

— Конечно, нет! Сам Ньютон открыл законы движения, закон всемирного тяготения, построил один из первых велосипедов, изобрел новый тип телескопа и чего только еще не натворил. Посудите сами, что тут общего? А вот когда физики обнаруживают в атоме ядро, а химики устанавливают, что молекула вещества в растворе распадается на ионы, эти открытия — гомологи, хотя сделаны разными людьми в разных областях науки. В обоих случаях был продемонстрирован один и тот же метод мышления, в обоих случаях результатом явилось дальнейшее дробление “элементарных частей” (а не частиц, поскольку это совсем другое) материи. Оба открытия были сделаны благодаря качественно новому подходу к проблеме и качественно новой методике. Приборы были разные, проблемы разные, но мне удалось связать… удалось…

И тут я опять увидел того застенчивого серьезного человека, который приходил ко мне в редакцию. Как будто какой-то кусочек грампластинки был поврежден, и, когда игла проигрывателя доходила до этого кусочка, она скользила, срывалась.

Николай Пантелеймонович мог быть властным хозяином своего и чужого времени, властным мужем женщины из сказки, властным учителем и властным оппонентом — как он “прошелся” по проблеме золота! — но когда дело касалось его гипотезы, голос ему изменял.

Но и в этом положении Авдюшко сумел найти выход. Он перестал спорить с собственной слабостью и негромко позвал:

— Инга!

Прекрасная женщина появилась на пороге комнаты.

— Принеси, пожалуйста, голубую папку из шкафа в гостиной.

— Ладно, пейте кофе и ешьте маслины. И читайте. Кстати, вот вам карандашик, пометьте на полях, если что-то покажется неверным.

— …Послушайте, а это интересно!

— А кому именно интересно — моему коллеге-графоману или вам, журналисту? Короче говоря, сможете вы это напечатать?

— Не знаю.

— Ну вот. А туда же!

— Вы проверяли свою гипотезу?

— Я сопоставил параллельные открытия в разных областях науки. Вы видели мой список. Ну, разве он не убедителен?

— Конечно убедителен. Но это чисто спекулятивное построение. Гипотеза объясняет по-новому факты — это уже неплохо. Но она должна предсказывать новые факты. Как у вас с этим? Какое открытие вы предсказали?

— Ого! Берете быка за рога? — Николай Пантелеймонович откинулся в кресле, внимательно меня разглядывал. Я смотрел на него в упор, твердо решив не произносить более ни слова, пока этот Авдюшко не заговорит о деле. Молчание длилось, сгущалось, нам обоим становилось все труднее переносить его.

— Вам станет легче, если я скажу, что в ближайшем будущем будут открыты кванты жизни?

— Что именно вы имеете в виду?

— Мельчайшие из возможных количеств вещества и энергии, которыми только и может идти обмен вещества и энергии в живом организме. Эти кванты жизни должны быть больше квантов, которые знает физика.

— Ну, само по себе такое предсказание сделать нетрудно. Это одна из тех идей, что носятся в воздухе. Вот если бы вы ее дополнили, если бы указали точные размеры этих новых квантов…

— Указал! Больше того, я опубликовал свою гипотезу. Конечно, не в научно-популярном журнале вроде вашего. И не в столичном научном журнале — для него гипотеза оказалась слишком малообоснованной. А вот в этом сборнике. — И Николай Пантелеймонович вынул из стопки книг на краю стола тоненькую книжечку в синей бумажной обертке.

Я раскрыл книжечку, глянул на титульный лист… Там внизу стояло название столицы одной из союзных республик.

— Не мне рассказывать вам, Николай Пантелеймонович, какую чушь иногда печатают в таких провинциальных изданиях.

— И мне не вам, Рюрик Андреевич, перечислять, какие блестящие открытия были впервые обнародованы в таких провинциальных изданиях.

— Верно, извините меня, я совсем не хотел бросить тень именно на вашу работу.

— Да, пожалуйста, извиняю, для меня главное в этой статье — закрепление приоритета. Видите ли, тут помещена теорема Авдюшко. Вот, читайте. “Если в одной области естественных наук сделано открытие, характеризующееся… то в другой области наук за определенный промежуток времени будет сделано свое открытие, аналогичное (гомологичное) данному по таким категориям…”

— Здорово!

Авдюшко действительно оказался не графоманом. А если и графоманом, то для его разоблачения требовались более веские научные познания, чем те, которыми я обладал.

Николай Пантелеймонович нахмурился.

— И все-таки вам придется серьезно объяснить, почему вы пришли именно ко мне и именно сегодня. Тот человек, с которым я говорил в редакции, этого, право же, никогда бы не сделал.