Сергей Ким - Стражи Чёрной Скалы

Буря налетела как всегда налетала — быстро и беспощадно.

Двигатель «блэк хока» почти сразу же начал подозрительно гудеть, а вертолёт опасно заскрежетал. Сколько ещё выдержат воздухозаборники и фильтры, прежде чем забьются намертво? Сколько ещё мы сможем продержаться в воздухе?

— Нужно садиться! — крикнул я, тщетно пытаясь перекрыть и шум вертолётного двигателя, и грохот бури.

Но то ли Юрай всё-таки услышал меня, то ли сообразил сам, но повёл «блэк хок» на снижение…

И в этот самый момент откуда-то сверху на нас рухнул дымящийся и вращающийся вокруг себя «литтл бёрд», задев хвост нашего вертолёта.

«Блэк хок» сотрясло от чудовищного удара и его моментально начало крутить.

Надрывный вой винта, из последних сил удерживающего машину в воздухе. Истерические вопли аварийной системы, бессильной спасти находящихся на борту людей.

— Мы падаем! — чей-то крик. — Держитесь!

Вертолёт крутит. Его корёжит в судорогах, будто бьющегося в ломке наркомана. Меня срывает с места и лишь в самый последний момент я успеваю вцепиться пальцами во что-то… Во что-то.

Тяжёлым кашлем заходится двигатель машины. Грохот в ушах и в голове. Может, так оглушительно стучит сердце, эхом тревожного набата отдаваясь во всём теле. Может, источник шума — другой.

Резкий рывок. Тёплый металл вырывается из-под моих пальцев. Желудок проваливается вниз, тело теряет опору.

Я падаю. Проваливаюсь вниз, напоследок успевая взглянуть в тёмные небеса.

Сквозь пролом надо мной мне в лицо сыпался песок. Сквозь пролом надо мне мне было видно, как наверху грохочет буря.

Она выла и стенала, она гремела и скрежетала. Она пела.

Пела нечто-то настолько прекрасное, что хотелось завыть и умереть от счастья, пустив себе пулю в висок.

Пела что-то настолько ужасное, что хотелось зарычать и убить всех, коготолько можно было.

Боли не было. Лишь только лёгкое покалывание во всём теле и ирреальная лёгкость бытия и мыслей. Я лежал и смотрел в небо, слушая шум беснующейся песчаной бури.

Мне было всё равно. Ни чувств, ни эмоций — они остались где-то далеко. За тысячи километров отсюда или за сотни лет вдали.

Но… Кажется, у меня ещё оставались желания.

Я желал, чтобы «стражи» ответили за всё содеянное. Я желал, чтобы полковник Коннорс ответил на всё содеянное.

Я желал им смерти.

Этот голос… Он ведь не в моей голове или в моём воображении. Он где-то совсем рядом. Хриплый клокочущий голос…

— Саймон, это ведь ты, правда? — ещё один голос. Слабый, наполненный даже не страхом, а животным ужасом. — Саймон, это я — Джеймс! Узнаёшь меня? Мы же были с тобой в одной роте!

— Раз, два — умри навсегда, — проклокотал первый голос. — Три, четыре — покойся в могиле.

— О, Господи… О, Боже! Нет! Прошу тебя, нет! Нееет!..

Второй голос сорвался на отчаянный крик, который перешёл в неразборчивое бульканье, а затем и вовсе затих.

— Глупый «страж»… — проклокотал первый и теперь уже, скорее всего, единственный оставшийся из двух голос. — Не понимает… Должен умереть…

А ведь и правда. «Штормовые стражи» не понимают, что натворили уже и что творят сейчас… Поэтому они должны умереть, тем самым искупив свои грехи. И полковник Коннорс в том числе — он ведь тоже «страж», самый главный «страж», если уж на то прошло…

— Это не ваш мир… Это наш мир… Он злая пародия на изначальный мир… Мы злая пародия друг на друга… — хруст и влажно чавканье звучат в унисон хриплому нечеловеческому голосу. — Все мы убиваем, чтобы выжить… Умри ты сегодня, а я завтра… Богов питают жертвы… «Стражи» вообразили себя богами… Глупые «стражи»…

Ты прав, Голос. Ты так прав, жуткий Голос…

Этот проклятый город — отражение всего нашего проклятого мира в чёрном кривом зеркале безумия. Вся наша цивилизация… вся наша мораль… Куда они подевались, когда мир умер, а время остановилось? Жизнь превратилась в выживание, и убийство ради него стало даже не насущной необходимостью — просто привычкой, второй натурой.

Кувейт до Бури Тысячелетия блистал золотом, словно слиток высшей — 999-й пробы. Но это оказалось не золото, а всего лишь позолота.

А под позолотой — кровь, что пролилась, когда настал ужасный конец.

А под кровью — грязь, что выплеснулась из людских душ, когда вместо ужасного конца начался ужас без конца. А что под грязью?

Под грязью — пустота.

— Есть лишь Буря… И мы — часть Бури… Мы приходим вместе с ней и начинаем свою жатву… Мы не живём… А значит нас нельзя убить…

Я смотрел в небо над собой, всматриваясь в круговерть багровой мглы, слушая её вой и клокочущий речитатив Голоса.

Я балансировал на зыбкой грани, отделяющей сон от яви и разум от безумия. Я балансировал на ней, пытаясь не соскользнуть и сохранить себя.

Передо мной была лишь беснующаяся буря. Передо мной была песчаная буря. Так близко. Так близко…

И я шагнул в багровую темноту.

И я шагнул в небо.

Под ногами скрипел песок, на зубах скрипел песок, песок был везде и повсюду, ведь я шёл прямо посреди бури. Но вместо ураганного ветра, я ощущал лишь покалывание во всём теле. Никакого напора, никакой боли.

Дорога, по которой я шагал, едва переставляя ноги, была узкой — от силы метр в ширину. Такая, что пройти смог бы только один человек и в один конец, как не старайся.

Песок вытекал из её середины и медленно двигался к краям, обрушиваясь куда-то вниз. Но этот песчаный мост не висел над бездной — по обеим сторонам дороги были огромные чёрные поля, лишь немногим ниже уровня дороги. И эта чернота была наполненной мириадами теней — угловатых смазанных пародий на человеческие фигуры с горящими алым глазами.

Они тянули свои руки ко мне, желая утащить к себе, но не могли выбраться на дорогу…

И тогда пришло понимание — мост действительно перекинут над бездной… Над пропастью во лжи. Просто она переполнена уже почти до краёв.

Куда я шёл? Зачем я иду?