Фрэнк Херберт - Зелёный мозг

Красный мяч Шара Обозрения попал в поле ее зрения, яйцо огромнейшей силы, которое налагало свои обязанности даже сейчас. Она думала о Нурсе, многократном партнере плотских забав. Партнер и игрушка.

— Он умрет? — спросила она. Она повернулась, чтобы наблюдать за Свенгаардом.

— Не сейчас, — сказал Свенгаард. — Но этот последний взрыв истерии… он причинил невосполнимый ущерб организму.

Он вдруг заметил, что из зала доносятся лишь бессловесные стоны и неясные команды.

— Я освободила Бумура и Дюранов и послала просьбу о большей… медицинской помощи, — сказала Калапина. — Есть много… мертвых… много травмированных.

«Мертвые, — думала она. — Какое странное слово в отношении оптимена. Мертвые… мертвые… мертвые…»

Затем она почувствовала, как необходимость привела ее в новое ощущение жизни, новый ритм. Это произошло там внизу, в нахлынувших воспоминаниях, которые тянулись все эти сорок тысяч лет. Никакие из них не покинули ее — ни один случай доброты, ни одно проявление жестокости. Она помнила все: Макса Огуда, Ситак… каждого любовника, каждую игрушку… Нурса.

Свенгаард оглянулся на шуршащий звук, увидел Бумура, приближающегося с бессознательным телом женщины на руках. На щеке и челюсти ее был синий синяк. Руки свисали, как плети.

— Можно воспользоваться этим инструментом? — спросил Бумур. В голосе его чувствовался призвук холодности Киборга, но в глазах его застыли боль и ужас.

— Вы должны управлять доской вручную, — сказал Свенгаард. — Я отключил систему требований обратной связи.

Бумур тяжело остановился и обошел вокруг него с женщиной на руках. Какой хрупкой она казалась. На шее ее упрямо пульсировала вена.

— Я должен применить расслабитель мышц до того, как мы можем поместить ее в больницу, — сказал Бумур. — Она сломала обе руки — контрамышечное напряжение.

Калапина узнала это лицо, вспомнила, как они слегка поспорили однажды по поводу мужчины — любовника.

Свенгаард перешел к правой руке Нурса, продолжая массаж. Это передвижение позволило ему увидеть центр зала и коляску. Глиссон сидел там бесстрастный, безрукий в ограничивающей его движение раковине. Сбоку от тележки лежала Лизбет, а около нее, встав на колено, склонился Гарви.

— Миссис Дюран! — сказал Свенгаард, вспомнив о своих обязанностях.

— С ней все в порядке, — сказал Бумур. — Неподвижность в последние несколько часов было самое лучшее для нее, что можно было сделать.

«Лучшее! — подумал Свенгаард. — Дюран был прав. Эти Киборги бесчувственны, как машины.»

— Заставьте его молчать, — прошептал Нурс.

Свенгаард взглянул вниз на бледное лицо, увидел разрывы вен на щеках, провисшую, нечувствительную плоть. Веки Нурса заморгали, открылись.

— Оставьте его мне, — сказала Калапина.

Нурс повернул голову, попытался посмотреть на нее. Он заморгал, очевидно, в глазах у него еще все плыло. Глаза его стали слезиться.

Калапина подняла его голову, просунула туда ноги, пока он не оказался у нее на коленях. Она погладила его лоб.

— Ему это нравилось, — сказала она. — Идите и помогите другим, доктор.

— Кал, — сказал Нурс. — О, Кал… Я… у меня болит.

Почему вы помогаете им? — спросил Глиссон. — Я не понимаю вас, Бумур. Ваши действия нелогичны. Какая польза от помощи им?

Он смотрел вверх через открытый сегмент Шара Обзора на Калапину, сидящую в одиночестве на помосте Туеров. Внутренние огни отбивали медленный ритм на ее лице. Сверкающая пирамида выступающих бинаров танцевала в воздухе перед ней.

Глиссона освободили из ракушки заточения, но он все еще сидел на тележке, а соединения рук его болтались пустыми. Для Лизбет Дюран принесли медицинскую кушетку. Она лежала на ней, а рядом сидел Гарви. Бумур стоял спиной к Глиссону, глядя в шар. Пальцы его нервно двигались, сжимались, разжимались. На правом рукаве его была полоска засохшей крови. Лицо его, похожее на эльфа, выражало крайнее недоумение.

Из-за шара вышел Свенгаард, медленно двигающаяся фигура среди красных теней. Внезапно зал осветился светом. Главные шары сработали автоматически, когда на улице наступила темнота. Свенгаард остановился, чтобы осмотреть Лизбет, потрепал Гарви по плечу. — С ней будет все в порядке. Она сильная.

Глаза Лизбет следили за ним, когда он двинулся вокруг, чтобы заглянуть в Шар Обзора. Плечи Свенгаарда опустились от усталости, но на лице его было удовлетворение. Он был человеком, который нашел себя.

— Калапина, — сказал Свенгаард, — Это был последний, кого мы направили в больницу.

— Я вижу, — сказала она. Она взглянула вверх на сканеры, все они светились. Почти половина оптименов была под наблюдением — сумасшедшие. Тысячи умерли. Многие лежали с серьезными травмами. Те, кто остались, следили за Шаром. Она вздохнула, желая знать, что было в их мыслях, как они восприняли тот факт, который свалился на них с натянутой струны бессмертия. Ее смущали собственные эмоции. В груди у нее было странное чувство облегчения.

— Что со Шруиллом? — спросила она.

— Раздавлен в дверях, — сказал Свенгаард. — Он… мертв.

Она вздохнула. — А Нурс?

— Поддается лечению.

— Разве вы не понимаете, что с вами произошло. — Глаза его сверкали, когда он бросил взгляд вверх на Калапину.

Калапина посмотрела вниз на него, ясно произнесла: — Мы пережили эмоциональный стресс, который изменил тонкий баланс обмена веществ, — сказала она. — Вы втянули нас в это. Вывод совершенно ясен — назад пути нет.

— Значит, вы понимаете, — сказал Глиссон. — Любая попытка силой ввести ваш организм в старые рамки приведет к скуке и постепенному переходу в апатию.

Калапина улыбнулась: — Да, Глиссон. Нам бы не хотелось этого. Мы уже почувствовали причастность к нового рода… оживлению, о существовании которого мы не знали.

— Тогда вы действительно понимаете, — сказал Глиссон, и в голосе его появился призвук зависти.

— Мы сломали ритм жизни, — сказала Калапина. — Вся жизнь умещается в ритме, но мы сбились с шага. Я понимаю, что причиной тому было внешнее вмешательство в те эмбрионы — ритм, утверждающий себя.

— Ну, и тогда, — сказал Глиссон, — чем скорее вы вернете все это нам, тем скорее все утвердится в…

— Вам? — спросила укоряюще Калапина. Она взглянула. в быстрые контрасты мерцающего света в зале. Каким все было черно-белым. — Я бы скорее прокляла вас всех, — сказала она.

— Но вы же умираете!

— Вы тоже, — сказала Калапина.

Свенгаард проглотил комок в горле. Он видел, что старую враждебность не так-то просто можно преодолеть. И он удивился себе, второсортному хирургу, который неожиданно нашел себя как врач, полезный людям, которым он нужен.

— Я могу предложить вам план, который можно было бы принять, Калапина, — сказал Свенгаард.