Джон Шерилл - Брат Андрей, Божий контрабандист

"Неплохо", - шепнул мой сосед по койке Пир.

"Я не займу много времени, - начала девушка, - я только хочу пригласить вас всех на сегодняшнее палаточное собрание. Там будет много закусок и напитков..."

"Какого рода?" - закричал кто-то.

"...Автобус уедет отсюда в семь часов вечера, и я надеюсь, что вы все придете".

Ребята разразились восторженными, нарочито шумными аплодисментами, сопровождая их криками "Браво! Браво!", в то время как девушка уходила. Но, когда наступило семь вечера, мы все стояли в фойе, чисто выбритые, с волосами, густо намазанными бриалином. Впереди всех стояли мы с Пиром. Мы были веселы не только потому, что решили провести вечер вне госпиталя, но и потому, что Пиру удалось сходить в деревню и принести оттуда ответ на вопрос, какие напитки мы будем пить. К тому времени, когда автобус прибыл на место, бутылка была наполовину пуста. В палатке мы забрались на задние ряды и допили ее до конца.

Большая часть ребят находила наши выходки смешными. Но люди, которые проводили собрание, так не думали. Наконец комичный человечек с худым лицом и глубоко посаженными глазами - такие типы мне никогда не нравились - сошел с кафедры и объявил, что среди присутствующих есть два человека, которые не в состоянии себя контролировать.

Затем, закрыв глаза, он начал долгую, страстную молитву о здоровье наших бессмертных душ. Мы удерживали душивший нас смех до колик в горле. Но когда наконец торжественно и нараспев он назвал нас своими "братьями, на которых оказывают влияние чуждые духи", мы уже не могли сдержаться. Мы выли, мы ревели, мы захлебывались от хохота. Поняв, что далее он молиться не в состоянии, человечек велел хору петь. Он выбрал песню "Let My People Go" ("Отпусти Мой народ"). Скоро весь приход присоединился к пению припева. "Let My people go..." Снова и снова эти слова заполняли огромную палатку.

Собрание закончилось, и ветераны столпились у ожидавшего их автобуса. Но внутри меня по-прежнему звучали слова "Let them gos Let me gos Отпусти их... отпусти меня..."

Конечно, глупо предполагать, что простая песня, которую ты просто слушал, даже не пел, может стать молитвой, на которую Бог ответит.

И все же на следующий день во время ненавистной трудотерапии произошло нечто странное.

Несмотря на тот факт, что у меня было тяжелейшее похмелье и я ничего путного не смог бы сделать на своем гончарном круге, я все же сел и шлепнул туда кусок серой глины. Затем я двинул его в центр, в то время как ноги медленно крутили круг. И вдруг под моими пальцами выросла ваза. Не веря своим глазам, я бросил на круг еще один комок глины. И опять без всяких усилий выросла ваза, соответствовавшая той форме, которая родилась в моем воображении.

Позже, в тот же день, произошло еще одно невероятное событие. Во время послеобеденного отдыха я листал привозившиеся для нас журналы, когда вдруг мне захотелось достать Библию, которую я хранил в тумбочке как память о матери. Я не читал ее с тех пор, как вернулся в Голландию. Но в тот день я вдруг открыл ее и, к моему великому изумлению, понимал все, что читаю. Все места, которые раньше казались мне туманными, теперь вдруг стали интересными как занимательная история. Я читал весь тихий час и после, пока меня вторично не позвали к чаю.

Неделей позже я все так же жадно читал Библию, когда в госпитале мне сказали, что я могу отправиться домой на выходные. Но и там я читал Библию, растянувшись на своей постели на чердаке. Гелтье приносила мне суп, смотрела на меня, пытаясь понять, все ли со мной в порядке, затем уходила вниз, не говоря ни слова.

Что же происходило со мной?

Потом начались посещения церкви. Я, который никогда раньше не ходил в церковь, стал теперь бывать там с таким постоянством, что вся деревня обратила на это внимание. И не только на воскресные утренние богослужения, но и на вечерние, а также на собрания по средам. В ноябре 1949 г. меня уже официально уволили из армии. Часть полученных денег я потратил на новенький блестящий велосипед и научился ездить на нем, работая в основном здоровой ногой, а больную просто устанавливая на педаль. Я по-прежнему не мог ступить на нее без боли, но на колесах это было не так страшно. Теперь я стал посещать богослужения и в соседних городах. По понедельникам я ходил на собрания Армии спасения в Алкмаре. По вторникам уезжал в Амстердам на службу в баптистской церкви. Каждый день где-нибудь проходили собрания. И повсюду я тщательно записывал все, что говорил проповедник, а на следующее утро просматривал эти записи вместе со стихами из Библии, чтобы убедиться, что проповедь соответствует истине.

"Андрей! - на лестнице появилась Мартье, неся в руках чашку чая, - Андрей, можно поговорить с тобой?"

Я сел: "Конечно, Мартье".

"Мы очень беспокоимся из-за того, что ты так много времени проводишь в одиночестве здесь, на чердаке. Ты все время читаешь Библию. И каждый вечер уходишь в церковь. Это ненормально. Что с тобой, Анди?"

Я улыбнулся: "Сам не знаю".

"Мы очень беспокоимся, Анди. Папа тоже волнуется за тебя. Он говорит... она умолкла, словно задумалась о том, как это лучше сказать. - Папа говорит, что это последствие твоего ранения". Сказав это, она быстро спустилась вниз.

Я задумался над ее словами. Неужели я действительно могу стать религиозным фанатиком? Я слышал о людях, которые сошли с ума и бродили по округе, цитируя стихи из Библии. Неужели я тоже стану таким?

Но мое странное состояние не покидало меня, и я ездил на велосипеде из церкви в церковь, изучая, слушая, впитывая. Однажды мне написал Пир, приглашая на хорошую попойку, но я даже не ответил на его письмо. Я хотел ответить, но забыл и только несколько недель спустя обнаружил его письмо в книге о Хадсоне Тейлоре.

С другой стороны, много времени я проводил с Кесом и моей бывшей учительницей, мисс Мекле, а также с Уэтстрами и, конечно, намного больше чем раньше - с Тиле. Каждую неделю я ездил на велосипеде в Горкум, чтобы поговорить с Тиле о том, что я читал или слышал. Теперь на пристани сидеть было холодно. Поэтому мы заходили в рыбный магазин и разговаривали в толпе покупателей.

Сначала Тиле была в восторге от того, что со мной происходило, но, когда недели растянулись в месяцы, а я продолжал мои посещения церквей, она встревожилась. "Ты же не хочешь перегореть, Анди, - говорила она. - Тебе не кажется, что нужно слегка притормозить? Почитай какие-нибудь другие книги. Ходи иногда в кино".

Но я не хотел. Ничто на свете не могло заинтересовать меня так, как мои невероятные приключения. Время от времени Тиле спрашивала, нашел ли я работу. Это была серьезная проблема. Не имея работы, я не мог предложить Тиле то, о чем так долго мечтал. Поэтому я всерьез занялся поисками какого-нибудь места.