Джон Шерилл - Брат Андрей, Божий контрабандист

"Так это наш голландец... Я думаю, его проповедь действительно была прекрасной".

Голос прозвучал из дальнего угла комнаты. В дверях стоял средних лет, лысеющий, крепко сбитый и розовощекий человек, которого я не видел раньше. Меня сразу поразили искорки в его глазах, прищуренных так, словно он придумывал, что бы такое озорное выкинуть.

"Андрей, ты, наверное, не знаком с Уильямом Хопкинсом", - сказал директор WEC. Я подошел к вновь прибывшему и протянул ему руку.

Уильям Хопкинс взял ее своими большими руками и пожал так, что я понял, что значит настоящее приветствие.

"Он выглядит довольно сильным, - сказал мистер Хопкинс. - Если мы достанем ему бумаги, думаю, у него все будет хорошо".

Должно быть, я выглядел озадаченным, потому что директор стал объяснять мне, что мне придется покинуть штаб-квартиру. Я закончил красить здание, и на мое место приезжал один из миссионеров WEC. Но, если мистер Хопкинс сумеет обеспечить меня документами, необходимыми для работы в Великобритании, я смогу остаться в Лондоне и начать зарабатывать на книги и обучение в Глазго. Я узнал, что, когда возникали проблемы практического характера, в этой миссии всегда обращались к Уильяму Хопкинсу.

"Андрей, собери вещи, мой мальчик, - сказал мистер Хопкинс, - я тебя приглашаю пожить в моей семье, пока ты не найдешь работу".

Я быстро собрал свои пожитки. Когда я укладывал зубную щетку и бритву, один из работников WEC рассказал мне немного о мистере Хопкинсе. Он был удачливым подрядчиком, но тем не менее жил в бедности. Девять десятых своих доходов он отдавал на нужды различных миссионерских организаций. WEC была одной из его многочисленных забот.

Через несколько минут я стоял перед входной дверью, прощаясь с сотрудниками WEC.

"Здание выглядит великолепно, Анди", - сказал директор, пожимая мне руку.

"Данк у".

"Ну-ка произнеси как следует - thank you".

"Thee-ank ee-ou".

Все смеялись, когда мы с мистером Хопкинсом спускались вниз к его машине. Жилище Хопкинсов на реке Темзе было точно таким, как я его себе представлял: просто, тепло и уютно. Миссис Хопкинс была инвалидом. Большую часть времени она проводила в постели, однако нисколько не возражала против моего вторжения в ее владения.

"Чувствуйте себя как дома, - приветствовала она меня. - Запомните, где стоит буфет, и знайте, что входная дверь никогда не запирается". Затем она повернулась к мужу, и я увидел в ее глазах те же искорки, что и у него. "И не удивляйтесь, если ночью обнаружите в своей постели какого-нибудь бродягу. Такое случается. Если вдруг это произойдет, в гостиной есть одеяла и подушки, и вы сможете постелить себе у камина".

Не прошло и недели, как я понял, что они имели в виду под этим предупреждением. Однажды вечером, когда я вернулся домой после долгих и безрезультатных поисков работы, я обнаружил супругов Хопкинсов сидящими в гостиной.

"Не ходите в свою комнату, Андрей, - сказала миссис Хопкинс, - там в вашей постели спит пьяный. Мы уже пили чай и вам тоже оставили".

Пока я ужинал перед пылающим камином, она рассказала мне о мужчине в моей комнате. Спасаясь от дождя, он пришел в миссионерскую церковь, открытую мистером Хопкинсом, и Уильям привел его домой. "Когда он проснется, мы дадим ему еду и одежду, - сказала миссис Хопкинс. - Не знаю, откуда что возьмется, но Господь позаботиться и об этом".

И Бог действительно позаботился. В тот раз, как и во множестве других случаев, пока я жил у четы Хопкинсов, я видел, как Бог восполняет их нужды самым необычным образом. Ни разу я не замечал, чтобы из их дома кто-нибудь уходил голодным или раздетым. Дело не в том, что у них были деньги. Из заработков мистера Хопкинса они оставляли себе только небольшую часть, которой хватало на скромную жизнь. Чужие люди, такие, как я, или попрошайки, бродяги и пьяницы, постоянно приходившие в их дом, были на Божьем обеспечении. И Бог был верен Своему слову. Либо сосед приходил с кастрюлей - "на всякий случай, вдруг у вас нет настроения готовить сегодня, дорогие". Либо неожиданно возвращали давно забытый долг, либо приходил кто-нибудь из прежних постояльцев, желавший чем-нибудь помочь. "Да, сынок, ты действительно можешь помочь. Наверху у нас спит старик, у которого нет обуви. Как ты думаешь, ты сможешь подобрать ему ботинки?"

Я собирался побыть у Хопкинсов всего пару дней, пока не приведу в порядок свои документы и не найду работу. Но, хотя мы с мистером Хопкинсом регулярно наведывались в департамент труда, мне так и не выдали разрешения на работу. Тем временем Хопкинсы попросили меня остаться у них в доме, и это произошло следующим образом. В первое же утро, когда я приехал к ним, мистер Хопкинс отправился на работу, а миссис Хопкинс осталась лежать в постели. Я был предоставлен самому себе. Поэтому я нашел швабру, тряпку и тщательно отмыл на кухне пол. Убираясь в ванной, я обнаружил потрепанную корзину с грязным бельем и все перестирал. К полудню белье высохло, и я погладил его. Поскольку мистер Хопкинс все не возвращался, я приготовил обед.

Дома я привык к такому труду - в нашей семье каждый мог выполнить любую работу. Но, когда Хопкинсы обнаружили, что я сделал, они пережили приятное потрясение. Либо они не имели понятия о практичности голландцев, либо не привыкли к тому, чтобы кто-то обращал внимание на их собственные нужды, но в любом случае они повели себя так, словно я совершил что-то выдающееся, и попросили меня остаться у них в качестве члена семьи. Я так и сделал. Я стал шеф-поваром и посудомойкой, а они моими английскими мамой и папой. Как и многие другие, скоро я стал называть их дядя Хоппи и мама Хоппи. И действительно, во многом миссис Хопкинс напоминала мне мою маму; она так же безропотно принимала свое слабое здоровье и терпела боль, так же относилась к нуждающимся, перед которыми "дверь никогда не запиралась".

Что касается дяди Хоппи, дружба с ним могла духовно обогатить любого. Он был врагом всяких условностей. Когда я ездил с ним на машине по различным стройкам в городе, я умолял его, поскольку он был президентом компании, купить себе хотя бы галстук и пиджак без дыр на локтях.

Но дядя Хоппи только смеялся над моим смущением. "Да брось ты, Андрей, здесь меня никто не знает!"

Подобное отношение было у него и к знакомому окружению. Я ловил его у дверей, собирающегося идти в церковь в рабочих ботинках или с двухдневной щетиной на лице. Но когда я начинал выговаривать ему, он смотрел на меня с укором: "Анди, мой мальчик! Меня здесь все знают!"

Миссионерская церковь дяди Хоппи была для меня загадкой. Ее двери всегда были широко распахнуты, и иногда заблудившийся бродяга заходил туда, просто чтобы погреться. Когда же дело доходило до проповеди, стулья оказывались пустыми. Но его это не останавливало. Помню, однажды он прочитал проповедь пустому залу.