Джон Шерилл - Брат Андрей, Божий контрабандист

Я долго и молитвенно читал это письмо. Может быть, она права? Может быть, я действительно живу в атмосфере нужды, носящей нехристианский характер?

Примерно в то же время нас с Корри пригласили на обед. Нужно было ехать, а Корри все не выходила. Я поднялся в нашу комнату и застал ее в халате.

"Мне нечего надеть", - сказал она очень тихо.

Я засмеялся - женщины всегда так говорят.

Но потом я увидел в ее глазах слезы. Молча я стал перебирать в шкафу ее гардероб. Теплые платья. Еще приличные, по крайней мере, благодаря аккуратности Корри они выглядели прилично. Но почему-то среди одежды, которую она оставила себе из того, что присылали для беженцев, не было ни одной красивой вещи. Ничего женственного и радостного.

И вдруг я понял, что это тоже относилось к нищенскому образу жизни, который мы приняли для себя. Наше отношение к финансовому обеспечению было мрачным, и мы мучительно урезывали себя во всем, а это никак не вязалось со щедрым сердцем Иисуса, о котором мы говорили другим.

И мы решили изменить свое отношение. Мы и теперь продолжаем жить бережливо, и так будет всегда, потому что нас так воспитывали и иначе мы просто не можем. Но в то же время мы учимся радоваться тем вещам, которые Бог дарует нам. Корри купила себе несколько платьев. Мы разрушили часть стены, и теперь ей не нужно обходным путем ходить на кухню.

Когда родился наш третий ребенок, Пауль Денис, ровно через год после второго, мы пошли в магазин и купили ему новую одежду. От того что наш сын провел свои первые дни на земле во всем новом, он ни капельки не стал хуже.

Забавно, как много времени нам понадобилось для того, чтобы понять простой факт - Бог действительно наш Отец, Которому одинаково не нравится как скупость, так и стяжательство.

Это был хороший урок. Я взглянул по-новому не только на личную жизнь, но и на свою работу.

В течение нескольких лет я работал один. Это означало путешествия по восемьдесят тысяч километров в год и долгую разлуку с домом. Я делал это, пока считал, что на то есть Божья воля. Но постепенно от этого стала страдать сама работа, потому что я физически не мог находиться в двух местах одновременно. Мне никогда не забыть тех людей в Болгарии, что просили меня приехать к ним в город как раз в тот момент, когда я уезжал из страны. Когда я наконец добрался до них через год, многое изменилось. Собрание, которое, по их мнению, могло изменить жизни многих людей, было уже невозможным.

Но предположим, только предположим, что у меня есть помощник, единомышленник, который путешествует вместе со мной!

Предположим, нас двое... трое... десять человек! Один отправится туда, куда другой не сможет, можно ездить по очереди, по очереди проповедовать и даже писать письма!

Эти мысли стали преследовать меня днем и ночью. Это должна быть особая связь, особые отношения, и мы должны быть скорее организмом, а не организацией. Чем менее официально мы будем организованы, тем лучше, потому что в случае ареста не потянем за собой друг друга. Мы станем единой командой, состоящей из мужчин и женщин - почему бы и нет? - объединенных одной целью нести надежду нуждающейся и гонимой Церкви. Каждый из нас будет первопроходцем и, может быть, будет держать в секрете свои методы работы, чтобы мы не стали повторять друг друга и не были легко узнаваемыми, а значит, и легко контролируемыми.

Когда я поделился своей мечтой с Корри, она буквально закричала от радости.

"Честно говоря, Андрей, я, конечно же, не бескорыстно отреагировала. Ты понимаешь, что мы вчетвером сможем видеть тебя почаще?"

Она тут же пожалела о том, что сказала. Но я был рад услышать ее слова. Конечно, мои долгие командировки тяжело отражались на всей семье. Ведь я не видел, как росли Йоппи, Марк Петер и Пауль Денис, пока долгие месяцы меня не бывало дома. Конечно, если бы у меня были помощники, мне не приходилось бы отсутствовать так подолгу.

Но как мне найти подходящих людей? Дело не в том, что никто не хотел работать вместе со мной. Время от времени, и даже довольно часто, по окончании разговора три или четыре пылких молодых человека подходили ко мне и говорили: "Брат Андрей, мы хотели бы работать вместе вами за Железным занавесом. Бог тоже призывает нас проповедовать Евангелие в этих странах". Другие были честнее. "Все это так здорово! - говорили они. - Мы готовы просто носить ваши чемоданы!"

Но я никогда не чувствовал желания продолжать такие разговоры. У меня не было какой-то разработанной системы пересечения границ, и я не мог поделиться какими-то методами с другими, что обеспечило бы их безопасность. Избежать трагедии мне помогали не изобретательность и не опыт, а только то, что каждое утро в каждой поездке я совершенно осознанно вручал себя в Божьи руки и пытался, насколько это было возможно, не предпринимать никаких шагов, не соответствующих Его воле. Но я не мог делать этого за других. Поэтому я, как правило, отвечал таким добровольцам: "Ну, что ж, если мы встретимся за Железным занавесом, то непременно поговорим на эту тему подробнее".

Больше я этих молодых людей не видел.

"Ты знаешь, - сказал я Корри однажды вечером, - если Бог хочет, чтобы мы расширили свою деятельность, Он уже подготовил людей. Но как мне их найти?"

"Попробуй помолиться".

Я засмеялся. В этом была вся Корри. И действительно, я сделал все, кроме одного - я не попросил Божьего водительства, чтобы найти нужного человека. И я помолился прямо на месте. И тут же мне в голову пришло имя.

Ханс Грубер.

Я встретил Ханса в Австрии, где он работал в лагере для беженцев. Он был голландцем, великаном в шесть футов и семь дюймов, массивным даже при таком росте и невероятно неуклюжим. Казалось, у него шесть локтей, десять больших пальцев и с дюжину коленок. Кроме того, он говорил на самом жутком немецком, который мне только приходилось слышать.

Все в Хансе, взятое отдельно, было нелепым. Однако в целом он представлял собой весьма гармоничную личность, обладающую удивительным внутренним единством. Он мог стоять где-нибудь на территории лагеря и час за часом держать пятьсот человек в напряжении только при помощи слов. Однажды я видел, как во время выступления Ханса, когда он говорил на своем несуразном немецком, начался дождь. Но никто из слушателей даже не взглянул на небо. Он умел найти общий язык даже с сорванцами в сиротском приюте. Двести сорок беспокойных детей наводили ужас на любого выступающего, приезжавшего в лагерь. А с Хансом они сидели как завороженные и после ходили за ним по всему лагерю, как ручные овечки.

В тот же вечер я написал Хансу письмо, в котором спрашивал, не чувствует ли он стремления нести проповедническое служение за Железным занавесом. Я сказал, что знаю, куда теперь лежит мой путь. Все газеты в течение многих недель постоянно писали о смягчении условий въезда в Россию для иностранных туристов. Теперь иностранцы могли путешествовать по стране Советов без гидов Интуриста. Я ждал этих новостей так долго! Наступила пора проникнуть в сердцевину коммунизма.