Филип Фармер - Многоярусный мир: Создатель Вселенных. Врата мироздания. Личный космос. За стенами Терры.

На улице лежали три мертвых коня, убитый им рыцарь и, возможно, еще парочка трупов. На улице было тихо, никто не кричал, поднимая тревогу.

Однако груды тел на дороге могли легко разглядеть с верхних улиц. Кикаха бросил через ограждение лук и колчан и скользнул сам. Меньше чем через минуту он стоял на улице третьего уровня и стучал по толстой деревянной раме окна Клататол. Он стукнул три раза, сосчитал до пяти, постучал два раза, сосчитал до четырех и постучал один раз. В другой руке он держал нож.

Ответа не последовало. Он подождал, сосчитав до шестидесяти, по коду, каким его помнил, а затем снова постучал, как предписывалось. И тут на верхней улице послышались стук копыт и какой-то невнятный шум. Раздались встревоженные голоса и зов рога. На верхней и главной нижней улице вспыхнули факелы. Забили барабаны.

Вдруг ставни распахнулись, и Кикахе пришлось быстро пригнуться, чтобы не получить створкой по лицу. Внутри комнаты царила темнота, но Кикаха сумел разглядеть очертания женского лица и обнаженное тело. В лицо ему хлынул запах чеснока, рыбы, свинины и заплесневелого сыра. Кикаха никогда не понимал, как могут соседствовать красота обработанного нефрита и такое зловоние местных жителей.

В данный момент совокупность ароматов означала Клататол, бывшую одновременно и прекрасной, и страшной. Ее язык был похабным, а характер — горячим, как исландский гейзер.

— Ш-ш! — прошипел Кикаха. — Соседи!

Клататол изрыгнула новый поток кощунственных выражений.

Кикаха рукой зажал ей рот и чуть крутанул голову, чтобы напомнить, что он легко может сломать ей шею. Потом толкнул ее назад так, что она, зашатавшись, упала, и влез в комнату. Закрыв окно и заперев ставни, он повернулся к Клататол. Та встала и, найдя масляную лампу, зажгла ее. В мерцающем свете она подошла, покачивая бедрами, к Кикахе, затем обняла его и принялась целовать лицо, шею и грудь. По ее щекам текли слезы, но шептала она нежные слова.

Кикаха стал целовать ее в ответ, стараясь не обращать внимания, что ее дыхание густо насыщено запахами похожего на смолу вина, заплесневевшего сыра и чеснока, а затем спросил:

— Ты одна?

— Разве я не поклялась оставаться верной тебе? — возмутилась она.

— Да, но я об этом не просил. Это была твоя идея, — он усмехнулся. — Кроме того, как нам обоим хорошо известно, ты не можешь прожить без мужчины больше недели.

Они рассмеялись и прошли в заднюю комнату — квадратную, с потолком, образовывающим купол. Это была ее спальня, а также кабинет, поскольку именно здесь Клататол планировала свои контрабандные операции и распределяла товар. Мебели почти не было, и главным предметом обстановки являлась кровать — широкая низкая рама из дерева с натянутыми поперек кожаными ремнями и наваленными сверху шкурами пум и оленей. Кикаха сразу же улегся на нее. Клататол воскликнула, что он выглядит усталым и голодным. Она пошла на кухню, а Кикаха крикнул ей вслед, чтобы она принесла ему только воды, хлеба и ломтиков сушеного мяса или немного сушеных фруктов, если они у нее есть. Как он ни был голоден, но сыра вынести не смог бы.

Набив рот, он спросил, что она знает о вторжении. Клататол присела к нему на кровать. Она готова была продолжить любовную связь, которую они прервали несколько лет назад, но Кикаха охладил ее пыл. Он сейчас был слишком близок к гибели, чтобы думать о любви.

Клататол, какие бы они ни имела изъяны, являлась женщиной практичной, и потому согласилась подождать. Она встала и надела юбку из зеленых, черных и белых перьев, затем облачилась в розовый хлопчатобумажный плащ. Она прополоскала рот вином, разведенным в десяти частях воды, и бросила на язык бисеринку мощных благовоний, а потом снова уселась рядом с ним и начала рассказывать. Хотя Клататол и получала информацию по тайным каналам уголовного мира, но даже она не могла сообщить ему всего, что он хотел бы знать. Захватчики появились словно из ниоткуда, выйдя из задней комнаты в большом храме Оллимамла. Они хлынули наружу, ворвались во дворец и, сокрушив телохранителей, а затем и гарнизон, захватили императора и всю его семью.

Взятие Таланака было хорошо спланировано и исполнено почти безупречно. Покуда второй предводитель, фон Свиндебарн, удерживал дворец и начал преобразовывать таланакскую полицию и вооруженные силы города, чтобы направить их на помощь фон Турбату, последний повел все увеличивающиеся войска завоевателей из дворца в город.

— Все были точно парализованы, — рассказывала Клататол. — Это случилось настолько неожиданно... Эти белые люди в доспехах, хлынувшие их храма Оллимамла... словно сам Оллимамл послал их, и это усилило шок.

Вставшие на их пути граждане и полиция были изрублены, а остальное население либо укрылось по домам, либо, когда слух дошел до самых нижних уровней, попыталось сбежать по мостам за реку. Но мосты быстро перекрыли.

— Странная штука, — начала Клататол. Она поколебалась, а затем с силой продолжила: — Кажется, что они вторглись в город вовсе не из-за желания завоевать богатства Таланака. Такое впечатление, будто захват города всего лишь, как ты это называешь, побочный продукт. Захватчики, кажется, решили взять город только потому, что считают его прудом, где водится очень желанная рыбка.

— В смысле — я, — уточнил Кикаха.

Клататол кивнула.

— Я не знаю, почему эти люди так сильно хотят заполучить тебя. А ты?

— Я тоже не знаю, — ответил Кикаха. — Могу предположить, но не стану. Мои догадки только собьют тебя с толку, да и излагать их долго. Для меня первое дело выбраться из города и смыться. И вот тут-то, моя любовь, и вступаешь в игру ты.

— Теперь-то ты любишь меня.

— Если бы было время... — ответил он.

— Я могу спрятать тебя там, где у нас будет сколько угодно времени, — заявила она. — Конечно, там есть и другие...

Кикаха гадал, не скрывает ли она чего-то. Он находился не в таком положении, чтобы вести себя грубо, но она понимала только язык силы. Он схватил ее за запястье и резко вывернул. Она поморщилась от боли и попыталась вырвать руку.

— Какие другие?

— Перестань делать мне больно, и я тебе скажу... быть может, тебе скажу. Поцелуй меня, и я наверняка скажу тебе.

Дело стоило того, чтобы потратить несколько секунд, и потому он поцеловал ее. Благовония из ее рта наполнили ему ноздри и, казалось, просочились по телу до кончиков пальцев ног. Он чувствовал легкое головокружение и начал гадать, не заслуживает ли она награды после такой длительной разлуки.

Осторожность взяла верх, он засмеялся и мягко высвободился.

— Ты и впрямь самая прекрасная из всех, кого я когда-либо видел, а я видел многих, — сказал он. — Но по улицам гуляет смерть и ищет меня.