Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 17

В очередной том собрания фантастических произведений Пола Андерсона вошли два романа из истории Терранской Империи — «День, когда они возвратились» и «Рыцарь призраков и теней».

Оба романа были добавлены в летопись Технической цивилизации сравнительно поздно — в 1975 году. Вероятно, поэтому изящный и легкий декаданс ранних произведений о Доминике Флэндри несколько поблек, сменившись реальностью суровой и холодной.

В первом из романов Флэндри вообще отсутствует. Героям приходится — каждому по-своему — пожинать плоды его трудов по усмирению мятежа Мак-Кормака. Верховный комиссар системы Вергилия Чандербан Десаи пытается восстановить порядок и закон Империи на родной планете мятежного адмирала, среди людей, которые помнят Мак-Кормака и чтят его имя. Племянник адмирала, Наследник Айвар Фредериксен стремится сломить власть ненавистной ему Империи. В круговорот их судеб втягиваются и другие — возлюбленная Айвара Татьяна Тэйн, ифрианский путешественник Эраннат, бродяги-тинеране, речные торговцы, религиозные фанатики-орканцы… Но за круговоротом событий стоит зловещая золотая тень существа, называющего себя Айхарайхом с затерянной планеты Херейон, и еще более странные тени строителей загадочных монументов, разбросанных по Галактике, но особенно многочисленных на Энее — Древних. Долг комиссара Десаи, по его собственным словам — любой ценой установить мир. Цель жизни орканца Джаана — любой ценой исполнить повеление Древних. Задание мерсейского агента Айхарайха — любой ценой развязать новую гражданскую войну, новый, страшный джихад.

А второй роман, «Рыцарь призраков и теней», вновь сталкивает читателя с Домиником Флэндри, а самого Флэндри — с мерсейской разведкой. Странное полурелигиозное движение на Диомеде оказывается лишь ширмой, скрывающей истинный план Айхарайха, план, касающийся Денницы — планеты, издавна стоявшей на страже у границ Мерсейи, но населенной, кроме землян славянского происхождения, и ящероподобными мерсейцами. Но сталкиваются не только разведки двух воюющих сторон и не только космические крейсера. Ответный удар наносит прошлое Доминика Флэндри.

На третий день он восстал из мертвых и вновь поднялся к свету.

Над морем, что когда-то было океаном, занимался рассвет. На севере синели скалы, встававшие над серо-стальным горизонтом; по лицу утеса низвергался водопад, и гром его разносился в стылом безветрии. Небо на западе было лиловым, пурпурным в зените и сияющим на востоке, где восходило солнце. Но Утренняя Звезда все еще была видна — Утренняя Звезда, планета Избранных Первыми.

«Я первый из Избранных Вторыми, — было известно Джаану, — и глас тех, кто избирает. Быть человеком — значит изливать сияние».

Его ноздри жадно вбирали воздух, его мышцы радовались движению. Никогда еще не было его восприятие столь остро. От радостного лица до попирающих прах ног — он существовал, он был реален.

О великая радость! — сказала та его часть, что была Каруитом.

Она переполняет это бедное тело, — ответил Джаан. — Воскресение из мертвых мне непривычно. А ты сам — не чувствуешь ли ты себя скованным цепями чужаком?

Шесть миллионов лет пролетели как одна ночь, — сказал Каруит. — Я помню блеск солнца на волнах и рокот прибоя — там, где теперь камни у нас под ногами; я помню могучие стены и гордые колонны — теперь это жалкие руины у нашей разверзшейся могилы; я помню плывущие в небе облака, коронованные радугами. Больше всего я хочу вспомнить — и не могу, ибо плоть, которой я стал, не может удержать пламя, которым я был, — я хочу вспомнить полноту своего существования.

Джаан поднял руки к короне, сжимавшей его виски.

Для тебя это тяжелая ноша, — сказал он.

Нет, — пропел Каруит. — Я ведь разделю все то, что она сулит тебе и твоей расе. Я буду расти вместе с тобой, и ты — вместе со мной, и они — вместе с нами, пока человечество не только станет достойно принятия в Единство, но и даст ему нечто, никому другому недоступное. И наконец мысль создаст Бога. Теперь не медли, нужно объявить об этом людям.

Он/они пошли вверх по склону к Арене. Дидона, Утренняя Звезда, таяла в небе над ними.

К востоку от Виндхоума местность понижалась, пока не достигала подножия Гесперийских холмов. Раннее лето набросило на их суровые вершины покрывало листвы: голубоватой, зелено-серой, пронзительно зеленой там, где росли дубы и кедры, и пурпурной в зарослях расмина. Отдельные деревья, кусты, целые рощи привольно раскинулись на живой мантии огненной травы, переливавшейся красными и желтыми оттенками оникса.

С запада потянул прохладный ветерок. Айвар Фредериксен поежился. Ложа карабина показалась его руке особенно холодной. Дерн, на котором лежал Айвар, начал сворачиваться на ночь, превращаясь в упругий войлок. Его дневной запах — запах кремня и искр — уже почти не ощущался. Над Фредериксеном нависало дерево дельфи: его искривленный низкий ствол, переплетение ветвей и густая листва образовывали живой грот. Шелест листьев напоминал шепот на неизвестном языке. Отсюда Айвару был виден склон, усеянный небольшими кустиками и валунами, и долина, полная теней. Идущую вдоль берега дорогу уже скрыли сумерки, и только по воде иногда пробегали неяркие отблески света. Сердце Айвара колотилось громче журчания Вилдфосса.

Никого. Неужели они никогда не появятся?

Краем глаза он уловил промелькнувший отсвет. Затаив дыхание, он присмотрелся внимательнее. Летящий с запада флиттер?

Нет. Блеск последнего закатного луча на взвихренных ветром листьях обманул его. Над хребтом Хорнбек поднималась всего лишь Креуса. У Айвара вырвался смешок — симптом того, как напряжены были его нервы. Словно в поисках лекарства от одиночества, он проводил взглядом луну. Ее блеск усиливался: поднимаясь к востоку, она становилась все более полной. Лучи уже скрывшегося за горизонтом солнца точно так же засияли бы золотом на крыльях летательного аппарата на фоне глубокой синевы неба…