Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 1

А потом я щёлкаю выключателем, и в полной темноте всё на свете уходит от нас далеко-далеко, и остаёмся только мы вдвоём, и наши горячие молодые тела, и наше частое дыхание, и наши бешено стучащие сердца…

Нас приводит в себя громкий голос Пьера Эрвина, который доносит радио:

– Объявляется десятиминутная готовность! Всем астронавтам – занять места в своих каютах! Всем посторонним – немедленно покинуть корабль! Повторяю…

– Давай посмотрим на Землю! – тихо говорит Бирута.

Я поднимаюсь и включаю наружную телелинию.

Бирута подходит сзади, обнимает меня и трётся носом о моё плечо.

– Мне хорошо с тобой, Сашка! – говорит она. – Мне удивительно хорошо с тобой!

– Мне – тоже.

Я оборачиваюсь и сжимаю её упругое тело.

Потом она глубоко облегчённо вздыхает и слегка отталкивает меня от маленького окошечка телевизора.

– Подвинься, медведь! Дай проститься!

Мы глядим на громадный голубой шар родной планеты. Последний раз. Последние минуты!

– Мы даже не увидим её издали, – тихо говорит Бирута, и на глаза её накатываются слёзы. – Всё-таки это жестоко!

Да, через несколько минут мы ляжем на койки и уже не встанем. У нас жестокий рейс. Не до эмоций.

– Объявляется пятиминутная готовность! – снова раздаётся в динамике голос Пьера Эрвина. – Задраиваем двери! Всем астронавтам лечь на койки! Повторяю…

– Подождём минутку! – Бирута прижимается ко мне.

И мы ещё недолго смотрим на Землю. Над ней плывут облака – белые, нежные. И между облаками мелькает кусочек голубого моря. И хочется нырнуть в это море и плыть, плыть…

– Пора!

Я выключаю телевизор, мы ложимся на койки и пристёгиваем ремни. Надо сейчас лечь поудобнее. Потом не повернёшься.

– Объявляется старт! – Это опять голос Эрвина.

– Дай руку, Сашка! – просит Бирута.

У нас очень узкая каюта. Нам легко протянуть друг другу руки.

Мы сцепляем пальцы, но ненадолго. А потом на нас наваливается что-то невидимое, но страшно, неимоверно тяжёлое, и обрывает сознание.

Вначале стало тепло. Просто тепло – и ничего больше. Было необычно приятно ощущать эту теплоту.

Потом я почувствовал, что затекла спина. Захотелось повернуться.

Но повернуться не удалось. Что-то мешало. А… так это же людоеды связали меня! Я лежу возле их костра. Скоро они меня зажарят и съедят.

Я рванулся, но напрасно. Связали крепко.

И в то же время я хорошо знал, что могу себя развязать. Стоит только двинуть руками.

Странно, почему людоеды не связали руки?

Однако двинуть руками тоже не удалось. Не двигались.

Видно, людоеды не такие уж дураки…

А при чём тут, собственно, людоеды? Ведь они – на Рите, а мы ещё не прилетели…

Ага! Мы летим! Значит, надо просто расстегнуть ремни!

Теперь руки двигались. Они медленно, неуверенно расстегнули оба ремня, и я пошевелил ногами и повернулся на бок.

Это было такое блаженство, какого я не испытывал никогда. Просто невозможное блаженство!

Почему-то я знал, что оно скоро кончится, а хотелось продлить его подольше. Хотелось провалиться в это блаженство, нежиться и плавать в нём.

Но что-то мешало.

Нет, нигде ничто не давило. Мешало что-то внутри.

Что же?

«Рута! – вдруг вспомнил я. – Как же Рута? Ведь ей, наверно, тоже хочется повернуться!»

Я открыл глаза. В каюте был полумрак. Как зимней ночью перед рассветом.

Бирута лежала на спине – прямая, неподвижная.

Мне показалось, что она не дышит, и я испуганно приподнял голову.

В голове сейчас же отдалось какой-то пустой и звонкой болью. Но я успел услыхать дыхание Бируты. Правда, совсем лёгкое, совсем слабое.

Потом я снова лежал и чувствовал медленно просыпающуюся в груди жажду и думал о том, что надо спустить на пол ногу. Только одну ногу!

Это невероятно, нечеловечески трудно. Но всё-таки я её спустил и коснулся пальцами пола.

Другая нога спускалась ещё труднее. Вначале её надо был подтащить к краю койки, перекинуть через него…

«Теперь – сесть!» – скомандовал я себе.

Я приподнял голову и снова почувствовал в ней звонкую пустую боль. Но опускать голову уже нельзя – тогда не сядешь Просто надо пересилить боль.

Перебирая руками по краю койки, я приподнялся и сел. И прислонился спиной к стене. Стена была тёплая, приятная, какая-то ласковая. Сидеть бы так да сидеть!

Пить хотелось всё сильнее. Жажда надвигалась, накатывалась волнами.

«Надо освободить Руту!» – вспомнил я и качнулся вперёд.

Но встать не удалось. И я чувствовал: не удастся. И тут же понял, что это, в общем-то, и не нужно. Ведь Бирута – совсем рядом.

Она дышала легко, еле слышно. Но вот у неё дёрнулись пальцы рук, затем ноги. Потом вся она содрогнулась, и я понял, что ей мешают ремни.

Я нагнулся и расстегнул их.

Бирута, будто только этого и ждала, глубоко вздохнула и повернулась на бок. Хотелось поцеловать её. Но для этого надо встать. А я не мог.

Ещё немного я посидел, глядя на сладко спящую Бируту и пытаясь вспомнить, где вода. Где-то близко должна быть вода.

Но, так и не вспомнив, повалился на койку и поднял ноги.

«Сейчас засну! – подумал я. – А спать нельзя. Ведь нас будят на дежурство!»

Я прислушался. Очень тихо. Только где-то далеко, за многими стенами и многими дверьми, что-то непрерывно и глухо гудело.

Нестерпимо хотелось пить. Я готов был закричать, завыть от жажды.

Но не было сил кричать. И не я успел: провалился в сладкую непроглядную черноту.

– Сашка! – услышал я. – Сашка!

«Голос Руты! – пронеслось в мозгу. – Чепуха! Она ещё спит! Это просто снится!»

– Сашка! – Я почувствовал лёгкое прикосновение.

«Это Рута! – опять подумал я. – Но она же спит!»

И открыл глаза.

В каюте было почти светло. Рассеянный мягкий, какой-то незаметный свет.

Бирута сидела на своей койке и глядела на меня.

Я улыбнулся.

Она тоже улыбнулась – неуверенно, робко, словно боялась, что губы не двинутся.

– Доброе утро, Рут!

– Это ты расстегнул мне ремни?

– Что ты!

– А кто же?

– Господь бог. Больше некому.

– Значит, ты уже вставал?

– Кажется.

– Когда?

– Разве упомнишь?

– Нам пора дежурить, да?

– Видимо. Иначе бы не проснулись.

– А ты можешь сесть, Сашка?

– Наверно, могу.

Я стал медленно и трудно опускать с койки ногу. Как тогда, впервые.

Но неожиданно она опустилась легко и быстро. И другая нога – ещё легче. И я сел – просто, без напряжения, будто обычным утром проснулся и сел.

И снова почувствовал жажду.

И почувствовал, что могу теперь встать. Раньше – не мог, а сейчас – могу.

Я встал – и всё закачалось перед глазами.

– Нельзя же так! – услышал я голос Бируты. – Нельзя же сразу!

Я лежал на полу, между койками, и Бирута протягивала мне руки.