Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 1

Джим изменился меньше. Только заметно похудел и совсем перестал улыбаться. А разговорчивым он и раньше не был. Тёмное лицо его сейчас так же невозмутимо и непроницаемо, как всегда. Не умею я читать мысли и чувства на таких лицах. Не научился.

На крыше Города нас встречают жёны. Ещё с высоты вижу три тоненькие фигурки возле барьера посадочной площадки.

Только три!

Где-то внизу, под нами, мечется Мария Челидзе. Может, кусает подушку, чтобы заглушить рыдания.

Нам ещё предстоит увидеть её…

Когда затихают винты, Бирута бежит ко мне по блестящему серому настилу крыши, и длинные золотистые волосы Бируты развеваются на ветру, и в глазах её слёзы – крупные блестящие капли.

Она целует меня и гладит холодными пальцами моё лицо, волосы, как бы ощупывает: жив ли? цел ли? И плачет, и горько улыбается сквозь слёзы, и наконец говорит:

– У тебя седые виски, Сашка! У тебя все виски седые!

– Чепуха какая! – Я пытаюсь её успокоить, поворачиваю её к спуску в лифт. – Пойдём, Рут!

Она, вздрагивая, всхлипывает у меня под рукой, и вдруг тихо отчётливо произносит:

– Ольги нет! Ольгу убили!

Я не хочу этому верить, останавливаюсь и растерянно, глупо спрашиваю:

– Как… убили? Когда?

– Ещё три дня назад. Вам не сообщали…

Я стою на крыше, нелепо развернув руки, и, не понимая, не веря, гляжу на Бируту.

И она, как ребёнка, обнимает меня и уводит в лифт.

В тот же вечер Бирута рассказывает мне, как всё произошло. Она была в лесу – вместе с Ольгой, Маратом, Женькой и Розитой. Она всё видела. И в неё тоже стреляли – просто не попали. Стрела просвистела возле уха.

По существу, они и не были в лесу. Бродили по опушке, возле самого Города, где давно не появлялись дикие охотники. Опушка считалась безопасной. Сюда даже с детьми ходили. В ста метрах от неё было проложено по лесу кольцо электромагнитной защиты. И никто её не выключал – это потом выяснили. Просто в ней есть «окна» – на дорогах. И, видно, ра догадались, где можно обойти невидимую стенку.

Тот день был солнечным, тёплым, прозрачным и ласковым. Потому-то и потянуло в лес. Как на Земле, в сентябрьское вёдро, летали по воздуху паутинки. Как в обычном земном лесу, пели птицы и шелестели листья. И только за деревьями прятались зелёнокожие люди с отравленными стрелами.

Женька первый увидел туземца, стреляющего в Ольгу. И даже успел усыпить его слипом. Туземец упал сразу после выстрела. Но стрела уже ушла – отравленная, метко нацеленная стрела, которая попадает в глаз и мгновенно парализует мозг.

Наверно, Женьке надо было выхватить из-за пояса не слип, а пистолет. Наверно, надо было стрелять. И тогда удалось бы опередить выстрел охотника.

Бирута заметила этого коренастого ра вслед за Женькой. Она посмотрела туда, куда Женька молча навёл слип. И, увидев, тут же выхватила пистолет из-за пояса.

Но было поздно. Распрямился лук. Упала Ольга. Свалился усыплённый Женькиным лучом туземец.

И всё за какую-то секунду. И только саму Бируту спасло это резкое движение – нацеленная в неё другим охотником стрела просвистела мимо.

Конечно, сейчас трудно сказать что-либо точно. Но Бируте кажется, что Ольгу можно было спасти. Если бы Женька, увидевший охотника первым, стрелял.

Однако тогда Женька должен был уйти в «боги»!

Не в этом ли причина?

И ведь как обычно у Женьки – ничего не докажешь! Любые обвинения он может спокойно, с достоинством, назвать клеветой. Не успел спасти – разве это преступление?

– Ты рассказала кому-нибудь? – спрашиваю я Бируту. Она мотает головой.

– Нет. Зачем? Все поняли. Даже Розита. Она на него так посмотрела. Не знаю, как после этого взгляда можно жить вместе… Зачем мы приняли этот закон?!.

Неужели Бирута права? Неужели тогда, на нашем долгом собрании, правы были Бруно и Изольда, которые голосовали против?

Видно, что-то не так с этим законом… Если закон может толкнуть на подлость, на предательство – значит, он не продуман.

Может, мы поспешили с ним?

Но ведь мы же хотели сделать лучше! Ведь это благородный закон! Хотя и жестокий. К нам самим жестокий.

Как всё перепутано оказалось в жизни!

И ведь теперь никуда не денешься. Закон надо соблюдать. Его принять легко. А отменить – трудно.

Каким коварным оказывается то, что исходит от Женьки! Даже вроде бы самые благородные идеи…

Мы сидим с Бирутой на узеньких койках в нашем «пенале» на «Рите-3». Здесь как-то неуютно сейчас, как-то пустовато, хотя все на месте. Пахнет нежилым: Бирута не была здесь с тех пор, как я улетел в Нефть. Ночевала то у Амировых, то в школе.

– Знаешь, Амировы что-то предчувствовали, – говорит Бирута, и полные губы её вздрагивают. – Они были какие-то очень напряжённые. И так стремились друг к другу, будто перед концом. Я поэтому и оставалась иногда ночевать в школе. Не хотелось их стеснять.

– Помнишь, Рут, на корабле, они попросили сутки?

– Помню, конечно.

– Может, это тоже было предчувствие?

У Бируты снова горько вздрагивают полные губы.

– Может… Не знаю… Я когда-то читала: предчувствия – от тонкой организации. Вот у нас с тобой не будет. Мы не так устроены. Мы грубее.

– С чего это ты, Рут?

– Плохо, Саш. Мне без тебя очень плохо.

Но и со мной, я вижу, ей сегодня не сладко. Мы и одни, и не одни. Нас угнетает глухая нежилая тишина корабля. И ещё, кажется, нам мешает далёкая безмолвная Сумико с узкими загадочными, чёрными, как Бесконечность, глазами.

Марата – не узнать. Он словно втрое старше, чем на самом деле. Тёмные глаза его глубоко запали и глядят из-под век напряжённо, не мигая, почти затравленно. От носа к краям губ протянулись резкие косые штрихи горьких складок. И скулы обтянуты. И нос какой-то необычно острый, выпирающий вперёд. И виски запылённые. Вернее, вначале показались мне запылёнными. Потом я разглядел, что они седые.

Короче, в просторной пустоватой комнате, медленно погружающейся в сумерки, – совсем не тот весёлый и юный Марат, который недавно приходил ко мне в больницу. Впрочем, какое – недавно? Разве время измеряется часами и днями? Разве оно измеряется не тем, как мы прожили его? Давно это было! Страшно, невыносимо давно: белоснежная больница, и маленькая уютная залитая светом палата, и весёлый Марат возле моей постели, и хохочущая румяная Ольга рядом с ним!

Мы сидим с Маратом в глубоких прозрачных креслах, откинутых от стены, и потягиваем холодную кисло-сладкую тайпу – чудесный бодрящий напиток, который составили здесь, на Рите, ребята с первого корабля. В этой тайпе и соки цветов, и соки деревьев, и наверняка какая-нибудь синтетика – и всё это вместе удивительно приятно и, пожалуй, не затерялось бы даже на Земле при всём земном изобилии.