Виталий Вавикин - Кара за хебрис

Допс возглавляет проект.

– Я не буду работать на него, – говорит Арвал.

– Месяц назад ты был готов работать преподавателем на Гимере, а сейчас уже отказываешься заниматься строительством здесь? – Корра обнимает его за шею. – К тому же это ненадолго. Как только ты разведешься с Манолой и женишься на мне, то отец сразу вернет тебе твое кресло.

– Пусть вернет сейчас.

– Дай ему время позлиться.

И уже позже:

– Мне нравится твоя щетина.

И крупные капли пота по спине. И что-то тихое о любви на ухо…

Хельда пробормотала что-то сквозь сон и обняла Бартона. Он не спал. Лежал на спине, подпирая взглядом высокий потолок, и курил. Пепел падал на атласное одеяло. Младенец в колыбели сопел громче, чем мать. «Нет, так не уснуть», – решил Бартон.

Он убрал с груди руку Хельды и поднялся с кровати. За окнами была ночь. Темная, непроглядная. Редкий снег падал с неба. Бартон оделся и вышел в застланный красными коврами коридор. Дежурное освещение заливало стены мягким грязно-белым светом. Дверь. Бартон постучал, не надеясь, что ему откроют.

– Тоже не спится? – спросила Жули.

Он кивнул.

– Заходи.

Гостиная.

– Выпьешь?

– Может быть.

– Хорошо, – Жули достала бутылку скотча и два стакана. – Последнее время не могу пить одна.

– Ты знаешь, где моя квартира.

Горлышко бутылки звякнуло о край стакана.

– Ты уже не один.

– Я всегда не один.

– Глупо, – Жули поправила ночную рубашку. – Так глупо… – скотч обжег горло. – Пей.

Бартон поднял стакан.

– А где лед?

– Кончился.

– Забавно.

– Да. Забавно, – Жули выпила и налила еще.

– Не налегай, – сказал Бартон.

– Почему?

– Просто не налегай и все.

– И что дальше?

– Ничего.

– Мне страшно.

– За будущее?

– За настоящее.

– Не бойся.

– Почему?

– Просто не бойся и все.

– Ты никогда ничего не объясняешь, да?

– Зачем?

– Ты можешь ошибаться.

– Нет.

– Иногда ты напоминаешь мне Милта.

– Может, это Милт напоминал меня?

– Может.

– Уже лучше.

– Что лучше?

– Твое настроение.

– Ты ошибаешься.

– Тогда выпей еще.

– Думаешь, это поможет?

– Иногда.

– А если нет?

– Можем заняться любовью.

– Здесь?

– Хочешь в коридоре?

– Болтун, – Жули улыбнулась. – Я уже не помню, какой ты, – она выпила, – в постели.

– И что?

– Ферри думает, что мы спим с тобой чуть ли не каждый день.

– Скажи ему, что это не так.

– Он не поверит.

– Зато будет знать.

– Может быть… – Жули снова потянулась к бутылке. – Почему ты решил оставить Милта на Камике?

– Так будет лучше.

– Для кого?

– Для всех.

– Мы обязаны ему.

– Пей.

– Пью, – Жули запрокинула голову. – Я смогу остаться с Ферри?

– Ты скажи.

– Значит, смогу, – она посмотрела на Бартона мутными то ли от слез, то ли от выпитого глазами. – Пообещай, что будешь хорошим правителем.

– Обещаю.

– Я напишу об этом.

– Ладно.

– Но Милт будет лучше.

– Как хочешь.

– Да, – Жули забрала у Бартона пустой стакан, наполнила скотчем и вернула. – История всегда врет.

– Как и мы.

– Просто жизнь, – она грустно улыбнулась. – Всего лишь лед, не так ли?

– Да.

– Я сильно постарела?

– Нет.

– Тогда поцелуй меня.

Бартон поставил стакан на стол.

– Подожди, – Жули повернулась к нему спиной. – Хочу вот так.

– Чтобы не видеть моего лица?

– Чтобы не видеть ничьих лиц.

Эрех. Туристический корабль зашел на посадку.

– Теперь можете отстегнуть ремни, – говорила улыбчивая девушка, порхая между пассажирских кресел. – Можете отстегнуть, – сказала она Йереми. Наманикюренная рука легла на его плечо. Йереми вздрогнул. – С вами все в порядке?

– Нет, – он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

– Это ваш первый полет? – спросила девушка, продолжая профессионально улыбаться.

– Нет.

– Вам нужна помощь?

– Нет.

Пропахший потом и плотью космопорт встретил Йереми гамом вечно бегущих куда-то людей. Указателей не было, и Йереми долго не мог найти выход.

– Обратно только с билетом, – предупредил солдат с винтовкой наперевес.

– Я знаю.

– И купи переводчик, – солдат махнул рукой в сторону торговца в космопорте.

– Он мне не нужен.

– Хочешь молчать как рыба?

– Я знаю много языков.

– Так значит, ты умник?! – оскалился солдат. Йереми развернулся и пошел прочь. – И не вздумай возвращаться, пока не закончится моя смена! – орал ему вслед солдат. – Не вздумай возвращаться!

Стая мух кружила над прилавком с гниющими персиками. Желто-черная пчела жужжала в спутанной бороде грязного торговца, который, казалось, не замечал этого, зазывая прохожих купить гниющие фрукты.

– Эй! – схватил он Йереми за руку. – Не проходи мимо! – в его руках, словно у фокусника, появилась пара спелых, явно из отдельного лотка, персиков. – Они еще не так плохи. Видишь? А цена – ну просто обхохочешься!

– Пусти меня, – сказал Йереми.

– Да ты только попробуй! – торговец впился гнилыми зубами в сочные плоды. Брызнувший сок заструился по бороде. – Просто божественно!

– Я сказал, пусти, – Йереми толкнул его в грудь. Торговец повалился на спину, ломая ящики. Гнилые персики покатились под ноги прохожих.

– Да что же ты делаешь, подлец?! – закричал торговец, но Йереми уже нигде не было. Вместо него десяток обряженных в лохмотья мальчишек ползали по земле, собирая персики. – А ну пошли прочь, стервятники! – торговец схватил палку и ударил одного из них по спине. Мальчишка взвыл от боли и побежал прочь, прижимая к груди собранные трофеи.

– Нужна девочка? – прицепился к Йереми кривоногий карлик.

– Пошел прочь!

– Всего девять монет, и можешь делать с ней все что хочешь.

Шлюха вынырнула из толпы так же внезапно, как персики появились в руке бородатого торговца. Высокая. Выше Йереми. В черном лифчике под прозрачной кофтой, в кожаной юбке и в разодранных на коленях чулках в сеточку.

– Все что захочешь! – карлик повис у Йереми на пальце. – Такой суки ты больше нигде не найдешь! Клянусь. Можешь даже избить ее за дополнительную плату! Она все стерпит! А? Хочешь наподдать этому спермохранилищу? – карлик вскарабкался по руке Йереми, уперся ногами ему в колено и, подпрыгнув, залепил шлюхе пощечину. – Вот так! А?! Как тебе? – он обхватил Йереми за ногу, словно боясь, что он уйдет. – Ну пожалуйста!

Шлюха молчала. Стояла напротив Йереми и смотрела на него ничего не выражающими глазами. И капельки пота, которые выдавливала из ее тела нещадная жара, скатывались по худому лицу и шее. Косметики не было. В крайнем случае, совсем немного, да и та уже давно растеклась черными подтеками туши и разводами тонального крема. Накладные ресницы хлопали в такт опускающимся векам. Знойный ветер, пропитанный пылью, трепал светлые спутанные волосы, едва доходившие до худых плеч, на которых россыпью сверкали крохотные родимые пятна.