Евгений Войскунский - Девичьи сны (сборник)

Оказалось, Эльмира с Гюльназ-ханум уехали на кладбище. За ними заехал шофер с Эльмириной работы, он же привезет их обратно. Кюбра посмотрела на часы – старинные часы с маятником, исправно отсчитывающие время с начала века. Да, уже скоро привезет их.

Мы прошли в спальню. Котик лежал с закрытыми глазами. Трудно было его узнать: щеки запали, заросли седой щетиной, а подбородок, наоборот, сильно выпятился. Пепельно-седая грива раскинулась по подушке – мне почему-то вспомнилась растрепанная голова короля Лира в сцене бури. От капельницы тянулась к нему под пижаму, к ключице, трубка. Вдруг он открыл глаза и посмотрел на нас, вставших в изножье кровати. Я через силу улыбнулась ему:

– Здравствуй, Котик.

Он еле слышно что-то промычал. Он смотрел на меня отрешенным взглядом из какого-то недоступного мне далека. Господи, да что же это творится на белом свете? Почему людям не дают жить спокойно? Не знаю, по какой ассоциации, но вспомнилось вдруг, как некогда, в другом, кажется, веке, говаривал Ваня Мачихин: из обстоятельств своей жизни не выскочишь, но ум постоянно должен работать над сырым материалом жизни. Ну и что, милый мой Ванечка, удалось тебе подняться над этим «сырым материалом»? Как бы не так… Вот он, «сырой материал жизни», и Котика Авакова придавил, да так, что, кажется, одна шевелюра осталась…

Кюбра предложила чаю. Мы сели в кухне, и она поставила перед нами грушевидные сгаканчики-армуды с крепко заваренным чаем и вазочку с кизиловым вареньем. Сергей спросил, где Кязим и что делается в ЦК – думают ли они навести в городе порядок? Кюбра поджала губы и не сразу ответила. Потом сказала сдержанно:

– Кязим звонил недавно. Перед ЦК митинг. Пытались прорваться в здание, но не вышло.

– Что же это, Кюбра-ханум? – У Сергея пошли по лбу тысячи морщин. – Так же нельзя. В городе полно войск – почему они сидят в казармах? Ведь это же… черт-те что…

Кюбра промолчала. Да и что тут скажешь? Пей чай с кизилом, Сережа. Кизил – он очень полезный…

Приехали Эльмира и Гюльназ-ханум.

– Ой, здрасьте… Юлечка… – Эльмира, седая, поблекшая, с мешочками под глазами, шагнула ко мне. Мы обнялись и несколько секунд стояли, плача и всхлипывая. Потом, вытерев слезы платочком, Эльмира выпрямилась, позвала по-азербайджански: – Мама! Чай будешь пить?

– Нет, – ответила из глубины квартиры Гюльназ-ханум.

– Прямо не знаю, что дела-ать, – сказала Эльмира. – Она просто себя убивает. Не ест, не пьет… Легла на цветы, на венки, говорит – не уйду с могилы… Мы с Азизом… с шофером… еле ее подняли-и…

– Так вы с Котиком летите в Москву? – спросила я после паузы. – А мама как же?

– Маму заберет к себе Кюбра. Да, в Москву-у… Лалочка договорилась в клинике. В Домодедове будет ждать санитарная машина-а, так что… надеюсь… Ты знаешь, – обратилась она к Кюбре, – на кладбище мы видели несколько разбитых памятников… на армянских могила-ах…

– Ну, – ответила Кюбра, наливая сестре чай, – на Володиной могиле памятник еще не скоро поставим. К тому времени… ну успокоится же Баку.

Странно, страшно это прозвучало: «Володина могила»…

– Там была девушка, – сказала Эльмира, отпив из стаканчика чаю. – Они с Вовонькой учились в младших класса-ах. Наташа. Я даже не знала, что они встречались. Она позвонила вчера – беспокоилась, как Вова до Москвы долетел… А когда узнала-а… Мы встретились на кладбище… Ужас, как она рыдала… Ты звонила Фариде? – спросила она.

– Да. – Кюбра налила всем еще чаю и сама села пить. – У нее Вагиф. Говорит, с трудом заставил ее чашку кофе выпить. Говорит, лежит лицом к стене и молчит. Вскакивает, походит по комнате и опять ложится.

Эльмира вздохнула, поникла головой. Из ее зажмуренных глаз выкатились слезы. Плечи дрогнули.

Под строгим взглядом Али Аббаса Керимова, человека из народа, пристально смотрящего на нас с фотопортрета, мы простились с Эльмирой и Кюброй и с тяжелым сердцем вышли из этого еще недавно такого благополучного, а теперь словно разбомбленного дома.

Долго, трудно добирались домой. Трамвай по улице Басина довез только до Шемахинки. Дальше мы поперли по улице Джабарлы пешком. Медленно поднимались в гору до проспекта Строителей. Я запыхалась и была вся мокрая, когда наконец мы вошли к себе в квартиру. Я сразу направилась в ванную, но, увы, душ принять не удалось: вода не шла. Без сил повалилась на тахту. Попросила всполошившегося Сергея найти в аптечке и принести сустак.

– Легче тебе? – спросил он, сидя рядом на тахте. – Юля, ну не молчи же!

– Легче, – успокоила я его. – Сережа, вот ты пережил блокаду. Вот так и было – хлеба нет, воды нет?..

– Ну, не совсем так. – Он невесело усмехнулся. – Совсем не так. То, что происходит у нас в Баку, вообще ни на что не похоже.

– Да… Все оказалось не так, как виделось в наших девичьих снах. Ты очень голоден? Сварить кашу?

– Лежи, лежи. Распустили народ, вот и результат… У нас нельзя без твердой власти…

Все это я слышала от него сотни раз. Мой твердокаменный муж не зря называл себя «солдатом партии». «Управление должно быть четким сверху донизу», – говорил он, всегда готовый подчиниться приказу и выполнить его наилучшим образом. Возможно, он был прав. Но мне, признаться, больше по душе объявленный в речах и газетах плюрализм. Власть, представляемая толстопузыми партийными вождями, мне, по правде говоря, обрыдла. По их словам, они только интересами народа живут и дышат. Но это же обман! Оторванность партийной власти от народа – огромна! И вот теперь, когда власть разжала жесткую хватку, отпустила вожжи, народ растерялся. Свобода! Цензура исчезла, говори что хочешь! Вот и появились новые политики, они-то и завладели – завладевают – народом. На языке у них все то же – народное благо. А на уме? Разве разберешься…

А ну их всех! Мне бы со своей жизнью разобраться. Разве могу я представить себе жизнь без Олежки?

Я слышала, как Сергей в «кабинете» говорил по телефону со своим приятелем из общества «Знание» – таким же великим знатоком как международного, так и внутреннего положения, который утром, прежде чем взяться за зубную щетку, хватает газету. Этот приятель – Джалалов – азербайджанец лишь по фамилии, по отчиму, а вообще-то вполне русский, но азербайджанская фамилия помогала ему в служебном восхождении. Он занимает в «Знании» какой-то пост. Он вхож, представьте себе, даже в ЦК. Сергей очень к нему прислушивается.

А я прислушивалась к своему сердцу. Нет, оно не болело. Оно словно потяжелело, я чувствовала его вес. Только бы не свалиться с инфарктом, подумала я. Володю попросить приехать… Господи! Володя! С ума сойти…

Сергей вошел, стал пересказывать свой разговор с Джалаловым. Перед зданием ЦК партии с утра гремит митинг, десятки тысяч бакинцев перекочевали туда с площади Ленина, ораторы неистово орут о суверенитете, требуют отставки Везирова и правительства республики, и толпа, разгоряченная этими крикунами, бьет стекла камнями и дважды пыталась прорваться в здание ЦК, но была отброшена охраной – там-то милиция и внутренние войска оказались в достаточном количестве. А погромы армянских квартир и убийства вроде сегодня прекратились. Паромы без передышки снуют по Каспию, вывозят армянские семьи в Красноводск…